Красные листья Гомбори. Книга о Грузии

Под крепостью Юстиниана
Блестит Кодори в глубине,
Воспрянув круто и багряно
Растет скала, и речь бурьяна
Кузнечик переводит мне.

Трав однолетних ропот робок,

Уснула ящериц семья,
И, словно первый слой раскопок, —
День беспредельный, жизнь моя.

Мелькнувшей жизни, жизни жалкой

Блаженный морок, связный бред,
Купель, затопленная свалкой,
И мак над потолочной балкой,
И матери на свете нет.

Я вижу детство у границы,

Провинции пустынный сон,
Мозаик черные крупицы,
Траву забвенья, прах времен.

Всю явь любовью ставшей боли

Я с чистой горечью люблю,
Цветка не трону в этом поле
И муравья не раздавлю.

И только мысль готова взвиться

В такую бездну, где свела
Империй медленная птица
Молниеносные крыла.

1983

«В том городе светоотдачи…»

Памяти Э. А. Фейгина

В том городе светоотдачи,
Где долго день сиял и гас,
Я полюбил еще горячий,
Густой предсумеречный час.

В час предвечерний, говорливый

Казалось, будут вечно течь
И жизни уличной приливы,
И ветра медленная речь.

Роился здесь счастливый случай,

И, сколько лет ни проживи,
Все той же прозы сон тягучий
Жег ожиданием любви.

Еще в предсумеречном свете

Я вижу ветхость милых лиц.
Тянулись долго годы эти,
И свету не было границ.

Все звезды вспыхивали разом,

Ночной Тифлис в наплывах мглы
Казался выплеснутым тазом
Печного жара и золы.

1982

Порфирий

Горы в тюле лиловом дыма,
Беспризорного ветра свист.
И Порфирий, проконсул Рима,
Спит в гостинице «Интурист».

Все с похмелья ему немило,

Словно кесарь возник во сне.
Вот и солнце взошло уныло
В застекленной голубизне.

А вчера на подмостках театра

Ветеранам вручал венки.
Улыбалась ему Клеопатра,
Аплодировали царьки.

Были храмы, торги, ремесла,

Государственный интерес…
За эфесской гетерой послан
Прокуратора «мерседес».

Патриархи сидят в папахах

И доносчики чинно ждут.
Предстоящего пира запах
Пробивается там и тут.

Нынче дань принесут аулы…

Прямо в душу из красной мглы
Хмуро кесарь глядит сутулый,
Чью-то печень клюют орлы.

1987. Тбилиси

Хоруми [4]

Напряженно-натужные хоры
И топочущий бешеный круг,
И тушинские, пшавские горы,
Из тумана шагнувшие вдруг.

Их вершины глядят все угрюмей,

И в ущельях рождается звук,
Стих Важа[5], словно грохот хоруми,
Тяжесть за руки взявшихся рук.

1987

Мечта

Победно и резко гремит «Марсельеза»,
Скрежещущих кровель клокочет железо,
И голуби тучей взмывают, звеня.
И речь президента, и холод портала,
И вялые залпы ложатся устало
В горелое золото рыжего дня.

И видятся смутно мансарды Тбилиси,

Где жадно стремится к полуденной выси,
Берется за кисти и лепит слова
Мечта о Париже, разлитая в зное,
И жизнь прорезает движенье сквозное,
В горячих дворах шевеля дерева.

1989