Красные Орлы

Накатило на него уже на улице: ругал себя дебилом. Ну, что ему стоило запудрить мелкой мозги, проявить внимание, нежность, в конце концов. Глядишь и упала бы сама ему на грудь. Раненые такой вот любовью девушки беззащитны, как говорится: «Бери голыми руками». Совесть, проклятая! Ладно, теперь уж только ждать. Смотреть на нее влюбленными глазами и понимать, что в любой момент может она исчезнуть и оставить его одного. Заноза! И какого чёрта ты выбрала именно Красные Орлы?!

А Машка задумалась над словами Волохова и всерьез. Все прокручивала, все измысливала. В итоге упорядочила все для себя, остался только один вопрос, вне ее понимания. Почему Мишка на перроне так упрямо не давал ей продиктовать телефон Юре, а? Рот зажимал, тянул от него. Нужно спросить завтра.

Потом она улеглась в постель и уж там порыдала от души. За все отплакалась.

Завтра наступило, собственно, сомневаться в этом было бы странно. С раннего утра село суетилось, собиралось, массово и одиночно выдвигалось на огороды. Тележки громыхали по асфальту, таща на себе мешки с картошкой на высадку, инвентарь, а в некоторых случаях и маленьких детишек. Солнце светило ярко, обещая теплый, даже жаркий денек.

Маруся стояла у калитки своей и внимательно разглядывала грабли. Выдала их ей Еленка: с широкой «расческой», не очень тяжелые, но для Машиной неопытной руки довольно увесистые.

– Идем, Маш? Не передумала?

Маша покачала головой, мол, все в порядке, Лен, все по плану. И двинулись они по Свияжской, влились в толпу селян, пошли вместе со всеми совершать трудовой подвиг.

Мишка приметил Занозу уже давно, когда еще стояла девушка у своего домика. Грабли в руках, шорты на попке, футболка на тельце, а на голове косыночка. Вроде бы натуральная селянка, ан нет… Отличалась она от местных, как кактус от банана.

Вот, вроде двинулись все, и Волохов решил подойти и выяснить ее настроение. Глаза, вроде не красные, значит, не рыдала сильно. Лицо, вроде, обычное – упрямое и веселое. Пока двигался к Машке, ответил с десяток раз на бодрые: «Здрасти, Михал Андреич!»

Подошел, пристроился под ее шаг, заметив, что Еленка подотстала.

– Ты хоть знаешь, для чего тебе грабли выдали, Маш? – а сам разглядывал Машкины коленки.

Хорошо, что Заноза нацепила длинные шорты, а не те, из которых попки вываливаются. И футболка забавная с Губкой Бобом. Косынка сидела на ней прикольно, но никак не вязалась с ее, Машкиным, образом.

– Чисто гипотетически? Ну, мусор с огорода собрать, да? Прежде, чем копать начать.

– Двойка тебе, Марья Сергевна. Теория хромает. О практике даже думать боюсь.

– Ой, гляньте, прямо сельский вестник тут распинается.

Мишка постарался не смеяться. И не из-за Машкиных слов, а потому, что рад был ее боевому настрою и не видел уж в ее глазах вчерашнего отчаяния.

– Грабли выданы, чтобы землю рыхлить. Копаем, потом рыхлим, потом делаем ямки и картошку туда кидаем. Потом разравниваем граблями. Андестенд?

– Намекаешь, что пока копать будут я со своим инвентарем лишняя на огороде?

– Ага, щаз. Работа по перекопке ведется культиватором, то есть, быстро, а ты обязана будешь махать граблями, комья крупные разбивать вручную. Ты лучше сразу дома оставайся, Мань, – подзудил, чтобы вытащить из Махли ее боевой дух.

– Вот только не надо меня на слабо брать. Иди и копай! А я уж как-нибудь сама разберусь, где мне быть и что делать!

– Злая ты, Машка, уйду я от тебя.

– Да. Уйди от меня! – Маше неловко было в глаза ему смотреть после вчерашних представлений, потому и язвила.

А Мишка подумал, что не хочется никуда ему уходить. Но впереди было много работы, а потому пошел, как миленький помогать вдове Зотовой.

Пекло нещадно. Если бы не малый ветерок, что касался потных лбов, было бы совсем туго. Поначалу народ взялся споро, весело. Шутки, прибаутки и забавные перебранки стихли, когда работа стала одолевать. Послушно гнулись привычные к тяжелому сельскому труду спины, а руки, крепкие и мозолистые, ворочали тяжелую землю. Да, нелегка дань такая землице. А как иначе? Не поклонишься, не будет тебе ни картошек рассыпчатых, ни кочнов капустных хрустящих, ни моркови золотистой.

Маша держалась на чистом упрямстве! Волдохала тяжелыми граблями по упругим комьям земли, разбивала в пыль, ровняла. И без жалоб, стенаний, которых, вероятно, ждали от нее сельские. Губу закусила и фигачила. Жалостливая Еленка говорила время от времени:

– Передохни, Машуль. С непривычки трудно.

А Маня ни в какую! Народ приглядывался и оценивал. Ладно, будет толк с городской, хоть и «селёдка»! Правда, не смотря на ее «селёдочную» внешность, местные парни то и дело заговаривали, улыбались и помигивали: уж дюже ладная Заноза! Вон попка какая симпатичная, да и ножки ровные, гладкие, будто отшлифовали их. И глазищи цыганские, огромные.