Красные орлы (Из дневников 1918–1920 г.г.)

Сегодня у попавшего в плен беляка забрал их газету. В ней тоже любопытные новости. На Украине Петлюра убрал Скоропадского, а потом рабочие и красноармейцы прогнали Петлюру. Атаман Семенов пошел против Колчака. Хорват — против Семенова. Хоть бы все они скорее перегрызли друг другу глотки…

Немного о своей жизни. Сейчас не голодаем. Я все время на лошади. Привык к ней.

Часто вспоминаю домашних, особенно сейчас, в рождество.

18 января. Станция Менделеево

За последние два дня в полку почти ничего не изменилось. Но на фронте происходят какие-то странные события. Белые оставили небольшие заслоны, а войска перебрасывают в другое место. Интересно, куда?

Наши роты двинулись вперед и почти не встречают сопротивления.

С 1-м батальоном по-прежнему плохо. Он совершенно вышел из подчинения. Сегодня у него отберут пулеметы, а людей отправят на станцию Верещагино, то есть в тыл.

Прошлый раз, 16 января, я пропустил одно событие. Помнил о нем, но писать сразу не хотелось.

На пути в Менделеево мы заночевали в селе Кадилово. Получилось так, что я с товарищами попал к местному священнику. Дом небольшой, одноэтажный, две комнаты, кухня. Чисто, уютно. В горнице на окнах и по стенам цветы: герань, фуксия, фикусы, филодендрон, олеандр.

«Батюшке» под сорок. Попадья моложе. Дочке лет шестнадцать — маленькая, худенькая.

Я вначале настороженно следил за ними. Но вижу, относятся к нам с сочувствием и, как мне показалось, вполне искренне.

«Батюшка» пригласил всех на вечернее чаепитие, усиленно угощал. У нас в этот день был свой провиант, и мы тоже все выложили на стол.

За чаем завязался разговор. Конечно, о политике. «Батюшка» охотно излагал свои взгляды, говорил, что во многом согласен с нами, что и Иисус Христос был за бедных, за справедливость. Белые «батюшке» не по душе.

Дочка — ее зовут Оля — слушала всех, но сама молчала. Мы с ней разговорились после ужина. Она гимназистка, учится в Перми. Поехала домой на каникулы, а тут разгорелись бои. Отец не пустил обратно.

Оля показала мне свою библиотеку. Книжки почти все детские, кроме «Воскресения» Льва Толстого. Она ее читала.

Потом я предложил пойти погулять. Оля спросила у отца. Тот внимательно посмотрел на меня и просто сказал:

Ну, что ж, пойдите пройдитесь.

Ночь тихая, лунная. От сугробов черные тени. Снег скрипит под ногами.

Мы ходили по саду, потом вышли на улицу. Гуляли часа два. Я хотел взять Олю под руку. Но почему-то взял за руку. У нее вязаная варежка, как у детей.

Давно я ни с кем не говорил о том, о чем с Олей. Я описал жизнь, за которую мы боремся. Эта светлая жизнь наступит после того, как разгромим всех буржуев. Поэтому я и пошел в Красную Армию. Буду воевать, пока не добьем последних угнетателей.

Оля слушала меня и согласно кивала головой. Хоть и дочь попа, а понимает, что раньше не было справедливости, богатые обижали бедных. Я даже рассказал ей про Данко. Оле тоже нравится Горький, она читала «Старуху Изергиль».

Я видел: Оля доверчиво слушает меня. Говорит, что ей хочется приносить людям пользу, жить для народа.

Зашла речь и про любовь. Я сказал, что любить можно девушку, которая так же думает, как и ты, у которой такие же идеалы. Оля согласилась.

Но сейчас, — продолжал я свою мысль, — не время для любви. Надо разбить всех врагов революции, а потом можно будет влюбляться.

Оля и на этот раз согласно кивнула головой. Я ей, наверно, казался совсем взрослым, очень опытным. Потом Оля замерзла, стала тереть щеку, и мы пошли домой.

Вот и все.

Но я и сейчас вижу Олино лицо, раскрасневшееся с мороза, ясные голубые глаза и толстую косу.

Интересно, увидимся ли мы с ней когда-нибудь?..

21 января. Станция Кузьма

Вступаю на новый путь. Откомандирован из полка на двухмесячные курсы агитаторов в Петроград.

Это произошло как-то неожиданно. Я лежал на полатях, собирался спать. Вижу, появляются Миша Ковригин и Павел Мамонтович Тарских. Глянули на меня, ничего не сказали, прошли в горницу к товарищам Юдину и Ослоповскому.

Пробыли там минут десять. Потом выходят и ко мне:

Давай слезай с полатей, дело есть.

Слез. Павел Мамонтович говорит:

Телеграмма получена из политотдела дивизии. Ехать тебе в Питер, на агитаторские курсы.

Я прямо растерялся. Желания — ни малейшего. Не хочется покидать родной полк, друзей, товарищей.

Отказывался, как мог. Но пришлось подчиниться требованию командира и военкома полка, а также нашего полкового партийного коллектива. Особенно неумолимо настаивал на поездке Павел Мамонтович.

Грозился, что пожалуется моему отцу, не станет уважать, если я не хочу учиться.

Павел Мамонтович умеет говорить. Помню, как он под Алапаевском, получив разрешение командира полка, заставил меня перейти из 9-й роты в 3-ю, которой тогда командовал.

Со штабом и партийным коллективом я расстался на станции Верещагино. Попрощался с боевыми товарищами и вчера вечером с грустным чувством уехал из полка.