Красные туфельки (Сборник произведений молодых китайских писателей)

— Что значит «как будет угодно»? — спросил Дух.

— Ну, вот сейчас, пошли, чего кота за хвост тянуть? — Он почувствовал, с каким напором прозвучали его слова, это был совсем не тот слабый голос, что днём.

— А куда ты торопишься? — улыбнулся Дух. — Всему своё время, горячку пороть не надо.

— Мне не терпится, — на удивление спокойно отозвался он.

— Не лукавь, — Дух смерти привычно уселся на край его кровати и пристально посмотрел в глаза.

— Прямо сейчас, давай? Пока домашних никого нет, пока сын спит. — Он знал, что его голос звучал ровно, потому что у него уже не было сил волноваться.

— Что, в самом деле не терпится? Даже до рассвета не подождёшь? подначивая, поинтересовался Дух смерти.

Наконец он закрыл глаза:

— Пойдём, раз уж ты здесь, чего ещё ждать?

— Подожди, так нельзя говорить, — искренне, как старый сосед, возмутился Дух смерти.

Он сосредоточился, задержал дыхание, пытаясь сфокусироваться на искрящемся тёмном пятне перед собой, и с решимостью выпалил:

— Да, не буду ждать, только тебя задерживаю, прямо сейчас. Прошу тебя.

— А что меня просить? Срок жизни и смерти определяет Небо, а я всего лишь дорогу показываю, больше я ничего не решаю. — В его речи всё чаще стал проскальзывать акцент, возможно, потому что он расслабился.

— Если ещё подождать, мне станет страшно. Ты это понимаешь? — Он открыл глаза — он был не в состоянии говорить такие вещи с закрытыми глазами, — и лицо его перекосилось.

— Ну дела! — с облегчением выдохнул Дух смерти. — Признайся, так ты просто боишься?

— Так кто же не боится-то? Ты видал таких, кому не страшно? — не скрывая волнения, вскричал он.

— Бывают такие! Слышал, может, героями называются?

— Ну ладно, я боюсь, доволен?

— А мне-то что, доволен — недоволен. Бояться не позорно. Что стыдиться перед духом-то?

— Хорошо, я боюсь, ну так и давай, пока мне ещё не совсем страшно стало, уйдём!

— У тебя детей да внуков полный дом, и ты не можешь с собой совладать?

— Так я же как раз и не хочу, чтобы они видели, давай сейчас, ну?

— Так не пойдёт. Где тут связь? Не хочешь, чтобы все твои многочисленные дети и внуки увидели, что ты боишься смерти. Слушай, тебе самому ещё не надоело?

— Надоело, вот и не хочу больше жить, пойдём же!

— Что-что? Скажи громче? Ты только что сказал, что не хочешь больше что делать? — с восхищением произнёс Дух.

— Я говорю, что я… — Он снова закрыл глаза, и по лицу его пробежала судорога. — Оставь меня. Я хочу остаться в этом мире. Я не хочу жить, но и боюсь умирать. Я запутался. Дай мне ещё пожить.

Ему показалось, что он плачет, на самом же деле он обмочился. Когда это кратковременное замешательство прошло и он снова открыл глаза, был уже рассвет. Светло-голубой луч играл на его жидких ресницах, и он почувствовал, что штаны и простыня стали мокрыми.

«Ну и пусть», — усмехнулся он про себя. Сын уже проснулся, волосы у него торчали в разные стороны, глаза были ещё сонные; он бесцельно огляделся по сторонам и широко зевнул. Он хотел было попросить сына сменить бельё, но ему вдруг вспомнилось, что точно такое же выражение у его сына было в детстве после сна. И он решил не говорить ему, что приходил Дух смерти, решил не рассказывать ему о том длинном и унизительном диалоге ночью — сын всегда останется для него ребёнком, и нельзя допускать, чтобы он знал о таких конфузах. Что ни говори, а он как-никак отец — пусть лучше на нём будет мокрое бельё. Он с болью и нежностью поглядел на сына. Он почувствовал, что должен стать чуть добрее к окружающим — как бы там ни было, а ведь он уже задолжал этому миру целую жизнь, так что можно и не придираться по мелочам.

«Вот было бы хорошо, если бы он тогда действительно находился при смерти», — размышлял он через двадцать лет на похоронах старшего сына. Тогда в его душе ещё оставалась нежность, и если бы можно было всё разом остановить, это было бы как нельзя кстати. Но разве же в жизни всё происходит только в самое подходящее время? Может, кому-то это и удаётся — добиться некоего молчаливого соглашения с жизнью, чтобы и родиться в нужный момент, и умереть в нужный момент, и чтобы все события, от рождения и до самого конца, были бы своевременны. Однако мало кто задумывается, что зачастую эта «своевременность» на поверку оказывается следствием обычной дальновидности.

Старший сын умер в возрасте шестидесяти лет от инфаркта миокарда.