В то время он не замечал, как она день ото дня слабеет и угасает. Он не обращал внимания, что она становится всё более раздражительной и беспокойной. Когда они ходили в больницу на осмотр, она часто шла медленнее его, новенькая медсестра даже приняла её за пациентку. Как-то днём дочь переехала к ним жить, он с удивлением поинтересовался зачем, и дочь сказала:
— Смотри, мама так осунулась в последнее время, я буду вместе с ней ухаживать за тобой. — Дочь даже не представляла, как больно ему было это слышать.
— Ну уж простите, что так долго не умираю! — с издёвкой огрызнулся он.
— Папа! — недовольно взвизгнула дочь. — Как ты можешь такое говорить?
С того времени дочь стала его врагом. Любое её движение или действие напоминало ему, что хотеть жить — неприлично, а признаваться в этом — ещё более постыдно. Поэтому их диалоги всегда заканчивались фразой «Да, я так долго не умираю». Но дочь больше его и не останавливала.
В то утро он сидел один за обеденным столом и ждал, пока перед ним поставят стакан горячего соевого молока. По-видимому, он прождал довольно долго. Дочь стояла у кухонной двери, и он знал, что она пристально наблюдает за ним. Дочь вдруг сказала:
— Папа, ты похудел.
Он ухмыльнулся и спокойно сказал:
— Кто одной ногой в могиле стоит, не толстеет.
Дочь неожиданно рассмеялась и с давно позабытой нежностью мягко сказала:
— Я пришла сделать тебе соевое молоко, мама ещё не проснулась, пусть подольше поспит.
Жена так и не проснулась. Во сне произошло кровоизлияние в мозг. Всё кончилось тихо, словно это была такая же мелочь, как не поставленное на стол молоко. Несколько месяцев спустя, вскоре после того как ему исполнилось восемьдесят, врач сказал: «Поздравляю, вот прошло ровно пять лет, опухоль не дала рецидива, то есть можно сказать, что вы полностью вылечились». Сразу после этого дочь собрала свой чемодан и ушла не оглядываясь. А через несколько дней к нему переехала семья младшего сына из трёх человек. Они посчитали, что негоже оставлять его одного, да и к тому же однокомнатная квартира, в которой жили они, действительно была очень неудобной. Тогда Нинсян было пять лет, между бровями у неё была нарисована красная точечка, похожая на родинку.
Никто не ожидал, что он вот так вот тихо-мирно проживёт с ними тремя двадцать пять лет.
В первый вечер после их переезда к нему в комнату пришёл Дух смерти. Он глубоко вздохнул, сел на кровати и сказал Духу:
— Врач говорит, что я вылечился.
А сам подумал, что, должно быть, выжил из ума, раз говорит такое.
И впрямь Дух широко улыбнулся:
— Ну, у врачей свои заботы, врачи занимаются болезнями, но вопросами жизни и смерти они не ведают.
Он покачал головой:
— Ну почему, почему именно сейчас? Два года назад было бы гораздо лучше, тогда у меня ещё не было этой тоски.
Дух смерти покачал головой:
— Мне никогда не попадались такие непонятливые, он ещё с духом торговаться будет!
Он сказал:
— Я томился пять лет, неужели всё зря?
Дух смерти сказал:
— На мой взгляд, пять лет — это ничто. Давай отведу тебя к жене, она там сейчас одна, ты не рад будешь?
Он не ответил.
Дух смерти спросил:
— Вы ведь вместе прожили почти пятьдесят лет, неужели не скучаешь по ней?
— Скучаю. Она мне даже во сне снится.
— Вот я и вижу, что ты только сны смотреть и хочешь, — усмехнулся Дух смерти. — А если серьёзно, ты скоро уже не будешь иметь к этому миру никакого отношения. Вот посмотри на своих детей. У них у каждого своя жизнь, и только ты один стоишь здесь, как чучело соломенное. Не одиноко тебе?
— Одиноко.
— Так давай я тебя заберу, пойдём поищем её.
— Я не пойду.
— Это ведь она умерла, а не ты, ты не рад?
Он пристально посмотрел на его такое доброжелательное и даже несколько простодушное лицо:
— Ты — дух, тебе не понять наших людских забот.
— Но я же знаю, что ты рад, что живёшь в этом мире.
— В любом случае когда-нибудь мне придётся уйти, и когда-нибудь я с ней увижусь.
— И всё-таки ты рад.
— Не забирай меня, — выдохнул он.
На лице Духа читалось искреннее недоумение.
— Неужели жить настолько хорошо?
— Плохо, — отчеканил он. — Но я привязался к этому миру.
— Ну, это я ещё могу понять. — Голос Духа становился всё тише, как будто слышался издалека.
Ему вдруг пришло в голову, что за все их встречи он ни разу не видел, как Дух смерти уходил. Он знал только, что когда это, по всей видимости, уже происходило, его бросало в холодный пот, с сердца как будто сваливался камень и в груди словно что-то плюхалось в воду. «Нет, онкологический больной не умрёт от инфаркта!» — так постоянно шутил он сам с собой в те годы. И пусть он уже продержался пять лет и врач объявил, что он выздоровел, инфаркт не так-то просто заработать.
— Дедушка. — В полуоткрытой двери мелькнула тень Нинсян.
Я хочу писать.
Он медленно встал с кровати и зашаркал тапками.
— Сейчас, сейчас дедушка тебя отведёт, — поспешно проговорил он. — Нинсян у нас только переехала и ещё не освоилась. Дверь в туалет рядом со стиральной машиной…
Он взял девочку за ручку, и внутри разлилось чувство, похожее на умиление, что ли: он знал, что кроме Духа смерти нужен был кому-то ещё.