Красные туфельки (Сборник произведений молодых китайских писателей)

Нинсян подняла на него чистые глаза:

— Дедуля, к нам только что гость приходил.

Он испугался:

— Так ты не спала?

Девочка легонько покачала головой.

— Как Нинсян на новом месте спится? — Он хотел сменить тему. Раньше не спала у дедушки дома, привыкнешь, вот и будет славно.

— Угу, — кивнула она, и на личике её мелькнула догадка. Этот ребёнок был смышлёней своих родителей.

«Пусть для одной только Нинсян — ему надо продолжать жить. И подольше. Пока она не вырастет». Когда он так подумал, ему показалось, что он услышал затихающий хохот Духа смерти.

В последующие несколько лет в его речи постоянно звучало слово «смерть». Когда встречался со старыми друзьями, он часто шутил, приглашая их на свои поминки, мол, можно будет заранее заказать еду, и его приятели всерьёз спорили, какие блюда лучше выбрать. Он неустанно наставлял сына, чтобы после его смерти они и не вздумали переезжать обратно из этой квартиры, а шкаф с книгами надо сберечь, оставить для Нинсян, если же у неё не будет склонности к чтению, можно отдать их в дар библиотеке, в которой он когда-то работал. Когда ему звонили бывшие врачи с поздравлениями на Новый год, он бодрым голосом заявлял: «Благодарю за беспокойство, доктор, я всё ещё жив. Сам удивляюсь, как это у меня получается…» — и заливался смехом.

Как раз тогда ему полюбилась песенка про глупую сестрицу. По правде говоря, он отдавал себе отчёт в том, что делает: он хотел с тем же воодушевлением, с каким он радовался новой эпохе, новому миру, своими задорными шутками и великодушием задобрить смерть, этой показной храбростью расположить её к себе. Ему казалось, что от этого осторожного заискивания время его жизни несколько продлевается.

Так прошли двадцать пять лет после операции.

Последующие воспоминания были уже не такими чёткими. Время жизни стремительно, как белый жеребёнок, прыгающий через расщелину. Однако пристальный глаз легко может понять, что белый жеребёнок — не само время: это всего лишь свист ветра у жеребёнка под брюхом, когда тот перепрыгивает через ущелье. Он и не знал, когда все позабыли, что у него был рак. Возможно, это случилось, когда ему впервые надели подгузник. Его зрение и слух несколько ослабли, но память ещё была ясной, только вот передвигаться стало непреодолимо трудно, и расстояние от дивана в гостиной до туалета стало больше, чем между двумя древними сигнальными башнями на равнине. С тех пор как его стали заворачивать в детские пелёнки, ему больше не приходилось преодолевать этот долгий путь.

Вот если б появился полководец,
Как Ли Гуан, бесстрашен и силён,
Тогда через Иньшань не перешли бы
Лихие орды кочевых племён.[51]

Его организм стал похож на огромное поле древних сражений, на котором даже раковые клетки погружались в вечный сон, превращаясь в окаменелости.

Вместе с подгузниками появилось и равнодушие к себе, растущее день ото дня. Ему уже больше не было дела ни до того, что от него стало нести смрадом, ни до того, что ему снимали штаны и подмывали прямо в гостиной, ни до того, что, когда он дремал, из его рта текла слюна и пачкала одежду, — ну высохнет ведь, что тут переживать, а и не высохнет, в чём беда? Не волновали его больше и сообщения о смерти его давнишних знакомых, долетавшие из телефонной трубки. Он не помнил, с какого времени к ним каждый день на три часа стала приходить санитарка. Она мыла его, кормила и переодевала. Вообще-то она работала сиделкой в квартире напротив: сосед, младше его на двадцать лет, уже тридцать лет страдал болезнью Альцгеймера, и в последнее время у него появилось новое развлечение — когда сиделка наклоняла голову, чтобы обтереть его, он неожиданно вцеплялся зубами ей в плечо. Раскладывая на краю блюдца таблетки и капсулы, санитарка жаловалась:

— Посмотрите на руку, это следы от зубов, а вчера даже кровь шла, испугал меня до смерти. Вам, дедуля, повезло гораздо больше, чем вашему соседу, — вам уже за девяносто, а голова у вас ясная, когда я у них, каждый день часы считаю до прихода к вам сюда на работу…

— Кто-то приходил? — обратился он вдруг к санитарке.

Санитарка опешила:

— Нет, никто, дедушка.

— И когда я спал, тоже никто не приходил? — настаивал он.

— Нет, если бы кто-то пришёл, я бы, конечно, разбудила вас, — отвечала она.

Известий от Духа смерти всё не было.

А ему хотелось бы с ним увидеться. Идти или не идти с ним — это уже другой вопрос, с этим можно было и потом разобраться. Он просто соскучился по родному, иногда хитрому лицу Духа. Сейчас уже так мало оставалось того, по чему он скучал. Раньше он мог подняться и, бойко опираясь на трость, сходить в гости к соседу. А сейчас сосед не узнавал его. Теперь он только сидел напротив соседа и слушал его бредни. Соседский сын напряжённо смотрел на него, как на бомбу с часовым механизмом, и наконец не вытерпел, сбегал за сиделкой, и они общими усилиями подняли его, как дорогую мебель из персикового дерева:

— Дедуля, приходите к нам ещё, а сейчас пора лекарства принимать…