Рыба то и дело тыкалась в наши ляжки, и мы распугали всех, кто готов был попасться на крючок. Маотоу, стоя на берегу, орал на нас, он истерично подпрыгивал и бросал в нас галькой, словно пёс, укушенный ядовитой змеёй. А нам было так весело, до колик! От отчаяния Маотоу забрался на высокий камень и, расстегнув ширинку, пустил в нас струю. Зловонная жидкость по дуге упала на нас с неба, мы протёрли лица, задрали головы вверх и увидели чёрное хозяйство Маотоу и его самодовольную рожу. Но не успели мы позубоскалить над его хозяйством, как вдруг Маотоу суматошно затряс руками и тихо сказал нам:
— Вылезайте! Быстрее вылезайте!
Мы не замечали, что всё это время старина Дяо и Хайтянь были на противоположном берегу. У них за спиной висели корзины, доверху наполненные травой, и она скрывала их головы. Когда отец с сыном стояли, то были похожи на два холмика, поросших зелёной травой, а когда двигались, то напоминали две тачки, нагруженные кучами травы. Мы, сверкая голыми задницами, повыпрыгивали на берег и натянули на мокрое тело штаны. С волос капала вода, и выглядели мы один несчастнее другого. Когда мы снова глянули на противоположный берег, старина Дяо и Хайтянь уже закопошились, превратившись в две тачки, наполненные зелёной травой.
Нам было бесконечно стыдно и очень неловко снова появляться в окрестностях Беловодного озера. И теперь, погоняя скотину, мы отправлялись на далёкие-далёкие горные склоны. Но на обратном пути нам приходилось идти через Беловодное озеро. Стоявший перед маленьким домиком Хайтянь колебался: ему хотелось помахать нам рукой, но в то же время было неудобно. Опустив головы, мы шли вдоль берега и не смотрели в сторону домика, а глядели только на озеро. И мы видели отражающиеся в водном зеркале перевёрнутые очертания их жилища и перевёрнутый силуэт Хайтяня. Паренёк всё время провожал нас глазами. Дойдя до конца Беловодного озера, мы оглядывались — ещё можно было различить его крошечную фигурку, освещённую яркими лучами, заливавшими всё озеро. Постепенно чувство стыда и неловкости только нарастало, и нам было ещё сложнее пойти к старине Дяо и Хайтяню. Время отдаляло нас друг от друга, увеличивало дистанцию между нами. Когда снова наступил день лова рыбы, все мы ходили расстроенными и потерянными, но в то же время словно бы чего-то ждали. Хайтянь, неся на спине здоровенную рыбную корзину, появился в нашем дворе, и его физиономия уже зарделась от смущения. Родители взяли рыбу и настойчиво пытались зазвать его пообедать.
— Как говорится, не должно принимать содержание, если ты не заслужил его, — уговаривали они. — Мы каждый месяц едим вашу с отцом рыбу, предоставь возможность отблагодарить вас.
Хайтянь покраснел ещё больше и, заикаясь, промямлил:
— Мой отец говорит, это мы… обязаны вам… ведь вы изначально… в этом озере рыбу удили.
Объясняясь, парень глазами искал нас. Подталкиваемые окриками родителей, мы, волоча ноги, выползли из дома во двор. Не успели мы взглянуть на Хайтяня и покраснеть, как он первым залился краской и, опустив голову, тихонько сказал:
— Вы попозже приходите кушать, непременно приходите!
Между нами и обоими Дяо восстановилась прежняя дружба, она даже стала ещё сердечнее и крепче. Однако мы все ощущали, что эта сердечность была слегка нарочитой, в наших отношениях появилась настороженность.
3
Мы увидели, как старина Дяо, нахмурив брови, с удручённым видом сидит на корточках у кромки воды. Подошли поближе, чтобы посмотреть: мужчина держал в руке, словно взвешивая, дохлую рыбёшку размером с ладонь. Рыбёшка сдохла уже довольно давно: шарики её глаз побелели, а чешуя на боках по большей части облезла. Зажав нос, мы театрально замахали рукой, как веером.
— Старина Дяо, — удивились мы, — на что тебе дохлая рыба?
Он приподнял голову и скользнул озадаченным взглядом по нашим лицам. От этого по спине побежали мурашки:
— Чего ты так на нас смотришь? Мы же тебе не рыба.
Старина Дяо был растерян, он открывал и закрывал рот, но так и не произнёс ни слова. Потом он снова опустил голову и забормотал себе под нос:
— От чего же она могла сдохнуть? От чего же эта рыба могла сдохнуть?