Красные валеты. Как воспитывали чемпионов

Макаю хлеб и размышляю о войне. Вот ведь как, лопаю сметану, а в голове эти мысли. Поди, разберись! Американцы окружают нас базами, пробуют границы на прочность. На днях напечатан указ Президиума Верховного Совета СССР: лётчику орден Красного Знамени. А до этого промелькнуло сообщение: после встречи с нашим истребителем американский самолёт-разведчик с советской стороны «удалился в сторону моря». Ясное дело, подбит!.. А военные организации: НАТО, СЕАТО, СЕНТО, Багдадский пакт?..

— Не задохлись? — доходит голос капитана.

Отвечаю отсюда же, с самого дна котла:

— Никак нет, товарищ капитан!

У них там наверху тишина: увлечены. Спектакль! Как же мы чавкаем!

— Большое спасибо, товарищ капитан! — рявкает Кайзер.

Громоподобен этот лай из котла.

Сметана вязнет на хлебе. Мы хлеб не кусаем, разве только чуть-чуть. Мы слизываем с него куски сметаны. Это тебе не гороховая каша «шрапнель». Поутру не продохнёшь в спальне.

Кайзер тащит из-за пазухи газету, зажимает зубами, после проволокой пластует кусман черняшки. Бормочет, не разжимая зубы:

— Ничего, сойдёт со ржавчинкой.

Соображаю, сейчас их корытцем расковыряет, туда сметанки — и готовы «бутеры». Карманы после постирает. Мне необходимо и прикрыть, и отвлечь хозяев, но когда Мишка успел прихватить проволоку? А бумагу? Дас ист китч! «Бутеры» — для длинного Юрки. Нет, по-хорошему капитан не даст. Он здесь на страже казённого. Распрямляюсь. Изображаю крайнюю степень сытости. Впрочем, изображать излишне — брюхо шаром. Согласно нашему определению сытости: один кус хлеба торчит в глотке, другой в ж…

— Этак раком стоять и жрать — крепкость нужна, — строит научный довод старшина.

С ленцой выхожу вперёд, загораживаю котёл, раскатываю рукава, застегиваюсь.

Старшина спрашивает заботливо:

— Не просифонит?

— Будьте спокойны, — бурчу набитым ртом. — Ещё войдёт — и не распаяюсь.

Кайзер вполне деликатно шуршит там… Чу! Рыгает — это сигнал: всё в порядке. И тут же звучит его басок:

— Фартовый продукт.

Голос не его, сдавленный. И, в самом деле, сметана напирает.

— Ишь, щёки помидорные, — участливо замечает Кшикун. — Этак вниз мордой — и до удара недалече.

Разглаживаю волосы и вдруг вспоминаю, как в войну возвращался из школы. Мама не пускала дальше коридора, пока не снимет вшей. Умер же от тифа Сёмка Ерышев — наш сосед…

Капитан Бравич растроганно говорит:

— Вы заходите. Что-нибудь подброшу. Таким молодцам на казенном пайке тощевато. Но… — Он выдерживает многозначительную паузу, обводя нас взглядом, — другим ни-ни!

— Не сомневайтесь, товарищ капитан, — тоже растроганно говорит Кайзер и молитвенно прижимает руку к груди. — Мы по первому зову!

Сметанно бел клок волос над его ухом. Ничего, сейчас наведём марафет. До чего же я сейчас предан капитану.

Слава Мраку Ефимовичу!

* * *

«За полчаса до бала (в Вильне после изгнания Наполеона из пределов России) Кутузов получил от Платова неприятельские знамёна. При вступлении государя в зал, Кутузов распорядился склонить их перед ним до пола.

— Старый комедиант! — прошептал в ответ Александр I…»

Император ненавидел старого фельдмаршала. К чести Кутузова, он не очень-то убивался из-за императорского нерасположения. Знал: крепко прилипла задница молодого царя к трону. Кровь отца лучше всякого клея. Надо полагать, до брезгливости презирал августейшего повелителя…

Дядя Серёжа был на год старше дяди Коли, а мой отец — меньшόй из братьев Шмелёвых, ему тогда исполнилось тринадцать. Как шутил дядя Серёжа, без него обошлись в гражданскую…

Дядя Серёжа весной восемнадцатого был мобилизован в Красную Армию. Он долечивал раны в Екатеринодаре. Дядя Серёжа, хоть из подпоручиков, однако, уже на фронте взял сторону красных, тогда ещё против немцев довоёвывали. Тогда, в начале марта и заключили с ними Брест-Литовский договор. А тут как раз из Ростова в Екатеринодар через казачьи станицы и двинули отряды белогвардейцев под русским знаменем генерала Корнилова (только без царских орлов на полотнище)[44].

Российская контрреволюция с конца 1917 года потянулась в Новочеркасск — столицу Войска Донского. Однако сам атаман генерал Каледин пребывал в нерешительности: казачество в брожении, опоры нет, всё рушится. Вынести разброда казачества он не мог, возможно, и видел развитие событий много дальше и зорче, потому и застрелился…

Именно в Новочеркасске объявили запись в Добровольческую армию Тут же вербовали в белые отряды: Партизанский — есаула Чернецова, Белого Дьявола — сотника Грекова и отряд воинского старшины Семилетова. В Добровольческую армию зачисляли в те дни лишь при условии чьего-либо авторитетного поручительства.

Из-за ненадёжности казачества Корнилов с первыми формированиями, не превышающими нескольких сотен штыков, перебазировался в Ростов. Там, в особняке Парамонова, и развернулся штаб Добровольческой армии. Охотников сражаться набралось слишком мало, и Корнилов провёл мобилизацию офицерства, а тут подступила Красная Армия — все ходу из Новочеркасска, Ростова, Батайска…