Красные

Насколько обоснован этот оптимизм Богданова и его последователей? Судя по всему, он все же преувеличивал успехи, достигнутые в ходе переливаний крови. То есть описанные им случаи излечения и улучшения состояния у пациентов действительно имели место, но, как считают современные гематологи, они носили временный характер, а Богданов просто не успел понять этого. За прошедшие с того времени годы переливание крови вовсе не стало универсальным средством лечения или, тем более, омоложения, хотя именно работы Богданова дали сильный толчок развитию советской, а потом и российской трансфузиологии. «Наши опыты не являются еще достаточным доказательством для высказанных теоретических предвидений, — писал он в книге «Борьба за жизнеспособность», — но все же, я думаю, нечто нами доказано, а именно — что здесь есть что исследовать». С этим, конечно, не поспоришь.

«Это решение о моей отставке»

Благодаря настойчивости Богданова штат института расширялся. Экспериментальный отдел возглавил Александр Богомолец — будущий известный патофизиолог и геронтолог, академик, Герой Социалистического Труда и вице-президент АН СССР[65]. Другими сотрудниками стали первый в СССР терапевт-гематолог Харлампий Владос, терапевт Максим Кончаловский (брат известного художника Петра Кончаловского), хирург Сергей Спасокукоцкий. Институт Богданова стал своего рода школой для подготовки специалистов в области гематологии и трансфузиологии.

Вместе с тем мечта Богданова о превращении Института в «ячейку будущего общества братства» сбываться не торопилась. В январе 1928 года он написал докладную записку о работе института Семашко, Бухарину и Сталину. Записка подана не была (в пометке на ней говорится, что это произошло «ввиду изменившихся условий», однако по ней можно хорошо представить себе, с какими сложностями предстояло сталкиваться Богданову).

«Медицинский мир в целом неприязненно принял новое учреждение», — отмечал он. Богданов жаловался на проблемы со штатом, оборудованием, материалами, указывая, что преодолевать их удается лишь с помощью наркома здравоохранения. Возмущало его и поведение заместителя директора по административно-хозяйственной части Рамонова[66], «коммуниста с большим стажем», который, по словам Богданова, «обнаружил крайне своеобразное понимание идеи завоевания командных высот в научной работе».

«Миссия коммунизировать Институт… Но как ее может осуществлять человек, не способный ничем, кроме угроз, поддерживать свой авторитет, то и дело подрывающий всякое уважение к себе крупными и мелкими проявлениями настоящей некультурности?» — писал Богданов. Видимо, по инициативе Рамонова на него в «инстанции» был направлен донос — Богданова обвиняли «в резкой враждебности к партийцам вообще». «Это обо мне, у которого почти нет друзей, кроме старых коммунистов, и который только благодаря помощи нескольких студентов — коммунистов мог поставить свои первые, важнейшие опыты», — возмущался он.

Возмущал его и другой случай, когда Рамонов «давил» на врачей, требуя не делать переливание крови одной из пациенток. Он говорил, что она все равно умрет, а ее смерть в стенах института скомпрометирует это учреждение. Переливание все-таки сделали, и больная была спасена[67].

Он ставил вопрос о Рамонове перед партийной ячейкой Наркомздрава, но та решила никаких мер в отношении его не предпринимать. Богданов видел только один выход из сложившейся ситуации. «Это решение о моей отставке», — писал он, объясняя, что именно поэтому направляет Семашко, Бухарину и Сталину «этот краткий отчет и просьбу об освобождении меня от обязанностей, выполнение которых стало невозможным».

Докладная записка, как уже говорилось, не была подана «ввиду изменившихся условий», и Богданов в отставку не ушел. Это могло означать только одно — его покровители в Кремле помогли ему и на этот раз. Однако руководить институтом Богданову оставалось уже недолго.

За последнее время он сильно сдал. Богданову было уже 54 года, и нельзя сказать, что он всю жизнь вел слишком уж здоровый образ жизни, болел, перенес несколько сердечных приступов, а последние три года не был даже в отпуске. Разгар работы в новом институте и борьбы против тех, кто собирался его «коммунизировать», совпал с ухудшением его здоровья. Несколько раз его сваливали с ног приступы гнойного аппендицита — это случалось в ноябре 1927-го — феврале 1928 года. Была нужна операция, но Богданов откладывал ее, не считая возможным оставлять институт в такое сложное время. Операцию ему сделали только 5 февраля 1928 года, когда уже отпала необходимость его отставки.