Красные

Каменев практически во всем поддерживал Ильича. С Лениным спорили Бухарин, Пятаков, Луначарский, Шляпников, Коллонтай, Красин и другие, но не он. Пожалуй, только однажды за это время его позиция по крупному вопросу противоречила взглядам Ленина — это было во время дискуссии о монополии торговли. Ленин был за нее, а Каменев в числе тех, кто считал необходимым частично ее ослабить. Но вскоре он присоединился к тем, кто поддерживал Ленина[92].

Казалось бы, старые серьезные разногласия между ними остались в прошлом. Ленин, хотя и не забывал их, теперь полностью полагался на Каменева. Когда Ильич отсутствовал на заседаниях Политбюро, то их вел именно он. Ходили слухи, что Ленин вообще рассматривал Каменева в качестве своего «преемника».

Если полистать Полное собрание сочинений Ленина, то можно без труда найти немало адресованных Каменеву записок и писем. Не только деловых, но и личных. Даже иногда сугубо личных, можно сказать, почти интимных. Например, в июле 1919 года он просил Каменева: «12 или 13 приезжает Горький. Можете ли распорядиться дать ему дров?»

Или 24 апреля 1921 года Ленин писал ему: «т[оварищ] Каменев! Дети Инессы Арманд обращаются ко мне с просьбой, которую я усердно поддерживаю:

1) Не можете ли Вы распорядиться о посадке цветов на могиле Инессы Арманд?

2) То же — о небольшой плите или камне?

Если можете, черкните мне, пожалуйста, через кого (через какие учреждения или заведения) это Вы сделали, чтобы дети могли туда дополнительно обратиться, проверить, дать надписи и т. п.

Если не можете, черкните тоже, пожалуйста: может быть, можно приватно заказать? или, может быть, мне следует написать куда-либо, и не знаете ли, куда?

Ваш Ленин».

С Инессой Арманд, умершей в сентябре 1920 года от холеры, Ленина связывали как минимум близкие дружеские отношения, и вряд ли он стал бы обращаться с такими просьбами просто к коллегам по работе.

«Мемуарные портреты», которые оставили после себя знавшие Каменева в период его «политического расцвета» люди, весьма похожи друг на друга. Вот, к примеру, Луначарский: «Это спокойствие и эта рассудительность во всем, что касается дела, является даже своего рода отличительной чертой Каменева как политического борца, это заставляет всех считаться с ним как с замечательным мужем совета, и в ЦК партии Каменев всегда имел и будет иметь очень большой вес. Вне деловых отношений он обладает многими очаровательными чертами: прежде всего задушевной веселостью, большим живым интересом ко всем сторонам культурной жизни и редкой сердечностью в личных отношениях».

Вот Федор Раскольников (в 1921 году — командующий Балтийским флотом, а потом полпред СССР в Афганистане, Эстонии, Дании и Болгарии, а уже после «невозвращенец»): «Умный и благодушный «барин-либерал«…он быстро схватывал суть дела и своим авторитетом пресекал произвол «власти на местах», устранял «головотяпство» помпадуров и с наслаждением восстанавливал попранную справедливость».

Вот Борис Бажанов, секретарь Сталина, который в 1928 году тоже сбежал из СССР: «Человек он умный, образованный, с талантами хорошего государственного работника (теперь сказали бы «технократа»). Если бы не коммунизм, быть бы ему хорошим социалистическим министром в «капиталистической» стране».

Вот Троцкий: «Каменев — «умный политик», по определению Ленина, но без большой воли и слишком легко приспосабливающийся к интеллигентной, культурно-мещанской и бюрократической среде».

В этом Троцкий был во многом прав. Трудно сказать насчет бюрократической, но вот «интеллигентную и культурно-мещанскую среду» Каменев действительно любил. И часто лично помогал ее представителям. За ним тянулась репутация «мецената».

«Меценат»

Федор Раскольников вспоминал: «Он увлекался театром, литературой, искусством, заботился об украшении Москвы и с пеной у рта защищал от разрушения художественные памятники московской старины».

Драматические события происходили, например, вокруг Большого театра. Луначарский вспоминал: «Владимир Ильич очень нервно относился к Большому театру. Мне несколько раз приходилось указывать ему, что Большой театр стоит нам сравнительно дешево, но все же, по настоянию Владимира Ильича, ссуда ему была сокращена. Руководился Владимир Ильич двумя соображениями. Одно из них он сразу назвал: «Неловко, — говорил он, — содержать за большие деньги такой роскошный театр, когда у нас не хватает средств на содержание самых простых школ в деревне». Другое соображение было выдвинуто, когда я на одном из заседаний оспаривал его нападения на Большой театр. Я указывал на несомненное культурное значение его. Тогда Владимир Ильич лукаво прищурил глаза и сказал: «А все-таки это кусок чисто помещичьей культуры, и против этого никто спорить не сможет».