Красные

2. Вследствие этого, в целях уменьшения правительственной субсидии государственным и академическим театрам на 395 миллионов в год (исчисленным по данным 1922 г[ода]), закрыть Большой театр и бывш[ий] Мариинский, прекратив выдавать им субсидии начиная с текущего бюджетного квартала и ассигновав средства на охрану театрального имущества и театральных зданий.

3. Освободившиеся 395 миллионов рублей ассигновать на нужды народного образования (на содержание учащих и учащихся 1-й ступени, на ликвидацию безграмотности и на библиотеки)».

Решение явно принималось под давлением Ленина. И Каменев, и Луначарский, и Сталин, и Калинин пытались «спустить его на тормозах». А в середине декабря здоровье Ленина опять резко ухудшилось, и он уже практически окончательно выпал из политической жизни. О решении закрыть театры попросту забыли.

В квартире Каменевых в Кремле всегда можно было встретить артистов, писателей, художников, музыкантов. У него бывали Федор Шаляпин, Максим Горький, Илья Эренбург, Всеволод Мейерхольд, Максимилиан Волошин и многие другие. Разумеется, интеллигенция посещала квартиру Каменева не только для того, чтобы провести время в приятных разговорах. Знакомства с ним искали и, так сказать, в практических целях. И он действительно многим помогал или пытался помогать в самых различных вопросах.

Поэт Юргис Балтрушайтис просил его посодействовать в том, чтобы писатели получали «1-ю категорию классового пайка», тогда как сначала получали 3-ю категорию, на которую прожить было практически невозможно. В октябре 1919 года писателям действительно увеличили паек.

В 1920 году Моссовет присвоил звание народной артистки республики актрисе Марии Ермоловой, которой тогда было уже 67 лет. В благодарственном письме Каменеву она писала: «…искренне благодарю вас за то, что вы не забыли во мне человека и даете возможность на старости лет жить в моем доме без мучительных волнений».

Горький просил у Каменева не «уплотнять» квартиру сына его гражданской жены Марии Андреевой. Каменев помог.

Каменев и Луначарский пытались доказать, что необходимо отпустить на лечение за границу тяжело больного Александра Блока (другие советские руководители опасались, что он будет делать там антисоветские заявления, и считали, что его надо лечить в РСФСР). По этому вопросу в Политбюро началась целая дискуссия, голосование проходило дважды (!). Первый раз 12 июля 1921 года. Зато, чтобы отпустить Блока, голосовали Троцкий и Каменев, против — Ленин, Зиновьев и Молотов. Благодаря стараниям Каменева и Луначарского вопрос решили «переголосовать». Каменеву удалось убедить Ленина изменить свою точку зрения. В записке Молотову он писал: «Я и Ленин предлагаем: 1) Пересмотреть вопрос о поездке за границу А. А. Блока…» 23 июля голосование прошло еще раз. На этот раз «за» были Ленин, Троцкий и Каменев, «против» — Зиновьев, а Молотов воздержался. Тогда же Политбюро приняло постановление: «Разрешить выезд А. А. Блоку за границу». Но было уже слишком поздно — Блок умер 7 августа.

Владислав Ходасевич в июле 1919 года написал Каменеву письмо с просьбой улучшить его жилищные условия. «Живу я с женой, пасынком 12 лет и прислугой (жена служит), — писал он. — Но горе в том, что эти четыре человека (включая меня) размещены в клетушках, из которых ни в одной не поставишь двух кроватей. Но их целых шесть, что, на бумаге, делает меня прямо-таки буржуем. Поэтому, несмотря на подвал, жилищный отдел Хамовнического Совдепа решил меня «уплотнить», поселив ко мне других жильцов из этого же дома. Это значит, что пока тепло и можно пользоваться всей квартирой, я, нервничая и слушая за перегородкой идиотские обывательские разговоры о муке, дороговизне, «кооперации» и т. д., вновь буду лишен возможности работать, а с наступлением холода, когда едва ли не всем, с новыми жильцами вместе, придется перебираться в две, а то и в одну комнату, — настанет для меня жизнь, вовсе невыносимая. Даже служба моя требует домашней работы, т[о] е[сть] тишины, которой я не смогу добиться от чужих людей…

Простите, что беспокою Вас. Мне совестно это делать, зная, как Вы заняты. Но я все же надеюсь, что, зная писательское житье не понаслышке, Вы захотите что-нибудь сделать для меня и моей семьи, для избавления нас от этого бедствия. Я не преувеличиваю».

В начале 1920 года Ходасевич обратился к Каменеву еще раз — по тому же вопросу. В своих мемуарах, написанных уже за границей, он вспоминал: «Наконец решил идти к Каменеву как председателю Московского совета: пусть он мне даст письмо в центральный жилищный отдел. Я позвонил к нему по телефону: он мне назначил свидание вечером, у себя на дому…

Я изложил Каменеву свое дело. Он долго молчал, а потом ответил мне так:

— Конечно, письмо в жилищный отдел я могу вам дать. Но поверьте — вам от этого будет только хуже.

— Почему хуже?