Красные

— А вот почему. Сейчас они просто для вас ничего не сделают, а если вы к ним придете с моим письмом, они будут делать вид, что стараются вас устроить. Вы получите кучу адресов и только замучаетесь, обходя свободные квартиры, но ни одной не возьмете, потому что пригодные для жилья давно заняты, а пустуют такие, в которые вселиться немыслимо.

Я молчу, но сам чувствую, как лицо у меня вытягивается. Каменев, после паузы, продолжает:

— Конечно, у них есть припрятанные квартиры. Но ведь вы же и сами знаете, что это — преступники, они торгуют квартирами, а задаром их вам никогда не укажут.

Снова молчание.

— Если вы непременно хотите, я дам письмо, — повторяет Каменев. — Только ведь вы меня же потом проклянете.

Молчу. Надо поблагодарить и уйти, но подняться почти нет сил, потому что я болен, а главное — потому, что после Каменева уже обращаться некуда. Покуда я здесь — вдруг что-нибудь еще наклюнется? Если же я уйду — все будет кончено, и надеяться больше не на что. Должно быть, все это написано у меня на лице, и Каменев неожиданно спрашивает, не без легкого раздражения:

— Ну, а что бы вы раньше сделали в таком случае?

— Раньше — я бы купил «Русское слово» и снял бы квартиру по объявлению.

Каменев, не ответив, уходит в свой кабинет и возвращается в шубе с бобровым воротником и в бобровой шапке. Прощается…»

Чем закончились тогда его квартирные мытарства, Ходасевич так и не упомянул. Вскоре он переехал в Петроград, а оттуда летом 1922 года вместе с поэтессой Ниной Берберовой — за границу, где и прожил до самой смерти. Его жена и пасынок, о которых Ходасевич упоминал в письме Каменеву, остались в Петрограде.

Впрочем, далеко не всегда он откликался на просьбы представителей творческой интеллигенции положительно. Однажды ему показал свои стихи Максимилиан Волошин. Каменев ответил: «Все это увидит свет, когда нас не будет». — «Когда же?» — спросил Волошин. «Лет через тридцать», — ответил Каменев.

Вероятно, он одним из первых прочитал и повесть «Собачье сердце» Михаила Булгакова. Печатать ее боялись, и тогда повесть решили послать Каменеву в Боржоми, где тот отдыхал. 11 сентября 1925 года Булгаков получил письмо от сотрудника издательства «Недра», где она должна была печататься: «Повесть Ваша «Собачье сердце» возвращена нам Л. Б. Каменевым… Он ее прочел и высказал свое мнение: «Это острый памфлет на современность, печатать ни в коем случае нельзя».

Помощь Каменева литераторам и артистам вовсе не мешала ему участвовать в составлении для чекистов списков «враждебных интеллигентских группировок», по которым, в частности, высылали за границу.

Из советских руководителей Каменев был не самым известным человеком. По популярности и «известности в массах» он не мог сравниться с Лениным, Троцким, Бухариным, Зиновьевым или Рыковым, «в честь» которого в народе стали называть выпущенную в 1925 году тридцатиградусную водку «рыковкой». О Каменеве же почти не писали стихов и не сочиняли частушек, как о Ленине или Троцком. Впрочем, журнал «Огонек» помещал на него дружеские шаржи: в те, еще более или менее «либеральные» времена их рисовали на всех членов Политбюро и наркомов. На одном из них, нарисованном Борисом Ефимовым, согнувшийся в три погибели и обливающийся потом Каменев изнемогает под тяжестью трех зданий, которые он держит на своих плечах. На зданиях надписи — «Моссовет», «СТО» (Совет Труда и Обороны), «СНК». Позже на него начнут рисовать карикатуры, и довольно злобные, но это будет уже в годы борьбы с оппозицией в партии.

Летом 1920 года Каменева назначили главой советской делегации, которая вела переговоры о заключении торгового соглашения с Англией. До этого ее возглавлял Леонид Красин, но потом в Москве переговорам решили придать более «политический» характер. Каменев приехал в Лондон, но вскоре переговоры прервались. Британская полиция установила, что советская делегация тайно финансировала левую газету «Геральд трибюн». По некоторым данным, она привезла в Англию бриллианты на сумму в 40 тысяч фунтов, которые были проданы, а вырученные от продажи средства — переданы газете. Британское правительство уже подумывало о высылке делегации, но ситуацию спас Каменев, сам решивший уехать в Москву. После его отъезда делегацию снова возглавил Красин, и переговоры продолжились. Ну а в Москве на этот неприятный для РСФСР казус откликнулись анекдотами, в которых фигурировал и Каменев: «Товарищ Каменев с юности обладал даром предвидения. И еще когда он было скромным литератором и борцом с царизмом Розенфельдом, то не случайно взял себе псевдоним «Каменев», предчувствуя, что будет продавать в Лондоне драгоценные царские камни».

«Разговор в коридорах Моссовета. «Слышали, что товарищ Каменев сменил фамилию?» — «Правда? И как теперь его зовут?» — «Теперь его фамилия Каменев-Кара-тов». — «А почему Каратов?» — «Потому что он хорошо разбирается, сколько карат бриллиантов нужно продать англичанам».

«Тройка» и «сиамские близнецы»