Далее Подвойский с чувством вспоминал, как «осторожно обняв Владимира Ильича и крепко пожав ему руку», он тихо вышел из комнаты. И тут только понял, что еще ничего не кончено, а всё только еще начиналось.
Утром 25-го состоялось заседание ЦК партии большевиков. На нем и было придумано название новым министрам, министерствам и всему правительству — народные комиссары, народные комиссариаты и, соответственно, Совет народных комиссаров.
На II съезде Советов помимо знаменитых Декретов о мире и земле был также принят Декрет «Об образовании Рабочего и Крестьянского правительства». Согласно этому документу Совет народных комиссаров именовался «Временным рабочим и крестьянским правительством» и избирался до созыва Учредительного собрания. Об этой любопытной детали потом как-то не вспоминали — ведь Совнарком должен был сдать власть Учредительному собранию. Сдать-то ее сдали, но только через 74 года и совсем не по своей воле.
В новое правительство входили только большевики (левым эсерам предлагали, но они отказались). Председателем Совнаркома стал, разумеется, Ленин. Троцкий занял пост наркома иностранных дел, Сталин возглавил Наркомат по делам национальностей. А вот Наркомата обороны тогда еще не было. Сначала при Совнаркоме существовал Комитет по военным и морским делам (буквально через день его переименовали в Совет народных комиссаров по военным и морским делам). Им управляла «тройка» — прапорщик Николай Крыленко, матрос Павел Дыбенко и подпоручик (его последний чин в армии) Владимир Антонов-Овсеенко. Генералов в распоряжении большевиков тогда не было.
Забегая вперед надо сказать, что идея «коллективного руководства» новым «военным министерством» полностью провалилась. Да и сам Антонов признавал это. «Печален оказался опыт руководства втроем», — отмечал он в мемуарах. 23 ноября появится Народный комиссариат по военным делам, а наркомом станет Николай Подвойский.
Легкость, с которой большевики взяли власть в Петрограде, вовсе не означала их полную победу. Первые «огоньки» Гражданской войны начали разгораться уже 26–27 октября. Керенский двинул на столицу казаков корпуса генерала Краснова. Правда, всего около семисот человек, к которым позже присоединилось около девятисот юнкеров, но слухи о том, что «армия идет на столицу», имели тогда не меньшее значение, чем численность войск. К тому же вечером 26 октября казаки заняли Гатчину, а 28-го — Царское Село. До Питера оставалось совсем мало. В тот же день газета правых эсеров «Дело народа» поместила приказ Краснова, в котором он объявлял о своем походе на Петроград и призывал гарнизон подчиниться Временному правительству.
Руководителем всей обороны Петрограда сначала был назначен Подвойский. (28 октября начальником обороны Петрограда, а потом главнокомандующим войсками Петроградского военного округа и командующим войсками, действовавшими против войск Керенского — Краснова, стал Михаил Муравьев — подполковник, заявлявший о своей поддержке левых эсеров.)
Дыбенко получил под свое командование левый фланг обороны, а Антонов — правый. 27 октября они выехали на фронт. С ними отправились Джон Рид и его коллеги — американские журналисты. «Перед дверью Смольного стоял автомобиль, — писал Рид. — К его крылу прислонился худой человек в толстых очках, под которыми его покрасневшие глаза казались еще больше. Засунув руки в карманы потертого пальто, он через силу произносил какие-то слова. Тут же беспокойно похаживал взад и вперед рослый бородатый матрос с ясными молодыми глазами. На ходу он рассеянно поигрывал неразлучным огромным револьвером синей стали. Это были Антонов и Дыбенко».
Вскоре у их автомобиля лопнула шина. В мемуарах Антонов утверждал, что тогда они реквизировали шикарный автомобиль «Рено», в котором ехал греческий консул. Тот пытался возражать: «Во имя греческого короля…», но получил ответ: «Во имя греческого пролетариата!»
У Джона Рида эта сцена выглядит по-другому: сначала Антонов остановил автомобиль, за рулем которого сидел какой-то солдат. Отдавать машину он категорически отказался. Дальше последовал такой разговор:
«Да вы знаете, кто я такой?» — и Антонов показал бумагу, в которой значилось, что он назначен главнокомандующим всеми армиями Российской республики и что все и каждый обязаны повиноваться ему без всяких разговоров.
«Хоть бы вы были сам дьявол, мне все равно! — с жаром ответил солдат. — Эта машина принадлежит первому пулеметному полку, и мы везем в ней боеприпасы. Не видать вам этой машины…»
В это-то время и появился «Рено». Правда, Рид описывает его как «старое и разбитое [авто] под итальянским флагом». Из него высадили толстого «гражданина в роскошной шубе, и высшее командование поехало дальше».