Красный, белый и королевский синий

Генри отрывисто усмехается сквозь слезы.

– Прошу, поторопись.

Они оба вешают трубку, и Алекс возвращает телефон Захре, которая молча убирает его обратно в сумку.

– Спасибо тебе, Захра, я…

Она поднимает одну руку вверх, закрыв глаза.

– Не надо.

– Серьезно, ты не обязана была это делать.

– Слушай, я скажу это всего раз, и если ты когда-нибудь это повторишь, я прострелю тебе коленную чашечку. – Она впивается в него пристальным взглядом, в котором удивительным образом сочетаются холод и нежность. – Я болею за тебя, ясно?

– Погоди. Захра. Боже мой. Я только что понял. Ты же… мой друг.

– Нет, это не так.

– Захра, ты мой чертов кореш.

– Вовсе нет. – Она достает одеяло из кучи своих вещей и заворачивается в него, поворачиваясь к Алексу спиной. – Не разговаривай со мной следующие шесть часов. Я заслужила гребаную передышку.

– Погоди-погоди-погоди, ладно, – говорит Алекс. – У меня лишь один вопрос.

Захра тяжело вздыхает.

– Что?

– Почему ты так долго не пользовалась личным номером Шаана?

– Потому что он мой жених, придурок, но некоторые из нас понимают значение слова «благоразумие», поэтому ты никогда бы об этом не узнал, – отвечает она, даже почти не глядя на него и свернувшись калачиком возле окна самолета. – Мы договорились, что никогда не станем использовать личные номера в рабочих целях. А теперь заткнись и дай мне поспать, прежде чем нам придется разбираться со всем остальным. Я сейчас держусь только на кофе, одном крендельке и пригоршне B₁₂. Даже не дыши в мою сторону.

Когда Алекс стучит в запертую дверь музыкальной комнаты на втором этаже Кенсингтонского дворца, вместо Генри ему открывает Би.

– Я же сказала тебе держаться подальше… – начинает Би, замахнувшись гитарой из-за плеча, пока не открывает дверь. Она опускает гитару, как только видит Алекса. – О, Алекс, прости. Я думала, это Филипп. – Она обхватывает его свободной рукой и сжимает в удивительно крепких объятиях. – Слава богу, ты здесь. Я уже собиралась сама за тобой ехать.

Когда Би отпускает его, он наконец видит Генри за ее спиной, развалившегося на диване с бутылкой бренди. Принц слабо улыбается Алексу и произносит:

– Немного низковат для штурмовика.

Из груди Алекса вырывается наполовину смешок, наполовину всхлип. Невозможно понять, кто из них бросился к кому первый, но они встречаются посередине комнаты, и Генри обхватывает руками шею Алекса, поглощая его в поцелуе. Если голос Генри по телефону был лишь узами, то его тело – гравитация, которая делает возможным все. Его руки, обвивающие шею Алекса, – это магнитная сила, с неизменным севером на компасе.

– Прости, – вырывается изо рта Алекса, прижимающегося к шее Генри, так несчастно, искренне и сдавленно. – Это все моя вина. Мне так жаль. Мне так жаль.

Генри отпускает его, кладет руки ему на плечи и стискивает зубы.

– Даже не смей. Я ни о чем не сожалею.

Алекс вновь смеется, на этот раз недоверчиво, взглянув на темные круги под глазами Генри и обкусанную нижнюю губу. В первый раз он видит человека, рожденного вести за собой целую страну.

– Ты просто невероятен, – говорит Алекс. Он наклоняется и целует ямку на шее под подбородком Генри, ощущая грубую щетину от целого дня без бритья. Он прижимается к ней носом и щекой, чувствуя, как от прикосновения напряжение Генри понемногу отступает. – Ты знаешь об этом?

Вместе они опускаются на пушистый пурпурно-красный персидский ковер. Генри кладет голову на колени Алекса, а Би плюхается на пуф и достает откуда-то странный маленький инструмент, который, по ее словам, называется автоарфой. Подтянув к себе крошечный столик, Би раскладывает на нем крекеры, мягкий сыр и убирает прочь бутылку бренди.

Судя по всему, королева совершенно взбешена – не только окончательным подтверждением от Генри, но потому что все это столь же унизительно, как скандал в бульварной прессе. Филипп приехал из Энмер Холла в ту же минуту, как появились новости, но встречал жесткий отпор Беатрис каждый раз, как пытался добраться до Генри для того, чтобы устроить, по его словам, «жесткую беседу о последствиях его действий». Кэтрин, грустная и с каменным лицом, заходила всего раз, три часа назад, чтобы сказать Генри, что любит его и что он мог признаться ей и раньше.

– А я ответил: «Здорово, мам, но пока ты позволяешь бабушке держать меня в этой ловушке, это ни черта не значит», – говорит Генри. Шокированный и слегка впечатленный, Алекс смотрит на него. Генри прижимает руку к лицу. – Я чувствую себя ужасно. Я был… не знаю. Неожиданно я осознал, что все это время, все эти последние несколько лет, она должна была быть рядом.

Би вздыхает.

– Возможно, именно такой пинок под зад ей и был необходим. Мы старались заставить ее делать хоть что-нибудь с тех пор, как не стало отца.

– И все же, – продолжает Генри, – то, как ведет себя бабушка… в этом нет маминой вины. И раньше она действительно защищала нас. Это нечестно.