Красный, белый и королевский синий

– Погоди-ка… извини, – перебивает Алекс прежде, чем успевает остановить себя. – Просто… где была твоя мать все это время?

– Маме было плевать на все с тех пор, как не стало отца, – произносит Генри со вздохом, затем осекается. – Извини. Я не должен был так говорить. Все это… все это стало большим горем для нее. Оно парализовало ее, а мама ведь всегда была очень энергичным человеком. Даже не знаю. Она по-прежнему слушает нас, пытается что-то делать и хочет, чтобы мы были счастливы. Но я не знаю, остались ли в ней силы, чтобы быть частичкой хоть чьего-то счастья.

– Это… ужасно.

Тяжелая пауза.

– В общем, Би отправилась в клинику против своей воли, – продолжает Генри, – считая, что у нее вообще нет проблем. От истощения у нее уже ребра было видно, и она несколько месяцев не разговаривала со мной – а ведь мы росли вместе! Выписалась через шесть часов. Я до сих пор помню, как она позвонила мне той ночью из клуба. Я просто спятил. Мне было сколько? Восемнадцать? Я поехал к ней. Она сидела на ступеньках у черного входа, обдолбанная в хлам. Я сел рядом с ней и заплакал. Я сказал ей, что она не должна убивать себя, потому что папы больше нет, а я – гей и просто не представляю, какого черта мне делать. Тогда я ей и признался. На следующий день Би вернулась в клинику. С тех пор она чиста. Никто из нас двоих никогда не рассказывал никому о той ночи. До этих самых пор. Не уверен, зачем я вообще рассказал обо всем, я просто… я никогда не заводил эту тему. То есть Пез был рядом со мной в тот период, но я… не знаю. – Генри кашляет. – В общем, не думаю, что когда-либо в своей жизни я произносил подряд такое количество слов, поэтому прошу тебя вытащить меня из этой пучины жалости к себе прямо сейчас.

– Нет-нет, – возражает Алекс, от спешки даже начав заикаться. – Я рад, что ты рассказал. Разве тебе не стало от этого легче?

Генри молчит, и Алексу ужасно хочется увидеть его лицо, дотронуться до кожи кончиками пальцев. Алекс слышит, как на другом конце трубки Генри шумно сглатывает и, наконец, произносит:

– Наверное. Спасибо, что выслушал.

– Всегда пожалуйста, – отвечает Алекс. – То есть… здорово иногда поговорить не только обо мне, как бы это ни было нудно и утомительно.

В ответ раздается стон, и Алексу едва удается побороть улыбку, услышав от Генри:

– Кретин.

– Да-да, – произносит Алекс и решает использовать шанс задать вопрос, который не осмеливался задать несколько месяцев. – Так, эм… кто-то еще знает? О тебе?

– Из всей семьи Беатрис – единственная, кому я признался, хотя я уверен, что остальные догадываются. Я всегда был немного другим – никогда не обладал этой легендарной английской стойкостью. Думаю, папа знал, но ему было все равно. Но однажды, когда я сдал свои школьные экзамены, бабушка усадила меня и четко дала понять, что я не должен говорить никому о своих безумных наклонностях, которые я мог скрывать и которые могли бросить тень на корону. Она сказала, что в случае необходимости и для соблюдения приличий у нее были свои каналы.

Внутри Алекса все сжимается. Он представляет Генри – подростка, сломленного горем, которому велят закрыть рот на замок и держать свои чувства при себе.

– Какого хрена? Серьезно?

– Чудеса монархии, – надменным тоном произносит Генри.

– Боже. – Алекс задумчиво чешет подбородок. – Мне приходилось лгать о разном дерьме ради своей матери, но никогда меня не заставляли лгать о том, кто я есть.

– Не думаю, что она считает это ложью. Она видит это как должное.

– Чушь собачья.

Генри вздыхает.

– Едва ли у меня есть другие варианты, не так ли?

Следует долгая пауза, и Алекс представляет Генри в его дворце, годы за его спиной и все, что ему пришлось пережить. Он прикусывает губу.

– Эй, – прерывает молчание Алекс. – Расскажи мне о своем отце.

Еще одна пауза.

– Прости, что?

– Если ты не… если хочешь. Я просто подумал, что знаю о нем не так уж много, помимо того, что он – Джеймс Бонд. Каким он был?

Алекс расхаживает по Солнечной комнате и слушает рассказы Генри – истории о человеке с волосами того же песочного оттенка, что и у самого Генри, с его правильным прямым носом, – о ком-то, черты кого Алекс лишь отдаленно подмечает, когда Генри говорит, смеется или жестикулирует. Он слушает истории о том, как Генри выбирался с отцом из дворца, уезжал за город, учился плавать под парусом и поддерживал его на съемках. Мужчина, которого помнит Генри, был одновременно супергероем и самым обычным человеком, из плоти и крови, – тем, кто направлял Генри все его детство, влюбляя в себя всех вокруг.