Красный, белый и королевский синий

– Знаешь, это вот соглашение между нами… ты ведь можешь делиться со мной всяким. Я же делаю это время от времени. Политика, учеба, дурацкие семейные проблемы… Я понимаю, что я… ну, совсем не образцовый собеседник, но… Ты понял.

Еще одна пауза.

– Я не… очень хорош в беседах, – отвечает Генри.

– Ну а я не был хорош в минетах, но все мы учимся и растем, милый.

– Не был?

– ЭЙ! – обижается Алекс. – Хочешь сказать, что все по-прежнему так плохо?

– Нет-нет, даже не думал, – отвечает принц, и Алекс чувствует, как тот улыбается на другом конце телефона. – Правда, первый раз был… Ну, ладно. По крайней мере, ты старался.

– Не помню, чтобы ты жаловался.

– О’кей, ладно, я мечтал об этом всю жизнь.

– Видишь? – замечает Алекс. – Ты только что поделился этим, можешь рассказать и об остальном.

– Едва ли это то же самое.

Алекс перекатывается на живот, задумывается и очень четко произносит:

– Малыш.

Это их фишка. Малыш. Пару раз Алекс случайно ронял это слово, и каждый раз Генри тут же таял, а Алекс притворялся, что не заметил этого. Но кто говорит, что они здесь играют честно?

На том конце линии раздается медленный вздох – словно воздух выходит из трещины в окне.

– Просто… Это не самый лучший момент, – отвечает Генри. – Как ты там сказал? Дурацкие семейные проблемы?

Алекс поджимает губы, покусывая щеку изнутри. Вот оно. Он давно задумывался, когда Генри начнет рассказывать о своей семье. Он вскользь упоминает о том, что Филипп заводится так сильно, что становится похожим на квантовые часы, о недовольстве бабки, да и о Би рассказывает не реже, чем сам Алекс – о Джун, но Алекс понимает, что за всем этим кроется что-то гораздо большее. Он не знает, когда начал обращать на это внимание, – так же, как и когда он стал отмечать перемены в настроении Генри.

– О, – отзывается он. – Понимаю.

– Видимо, ты нечасто читаешь британские газеты?

– Еще этого не хватало.

Генри издает горький смешок.

– Что ж, Daily Mail всегда нравилось копаться в нашем грязном белье. Они… эм. Пару лет назад они дали прозвище моей сестре. Кокаиновая принцесса.

Что-то знакомое.

– Это из-за…

– Да, из-за кокаина, Алекс.

– Ладно, об этом я слышал.

Генри вздыхает.

– В общем, кому-то удалось миновать охрану и написать баллончиком на ее машине «Кокаиновая принцесса».

– Твою мать, – ругается Алекс. – И она переживает из-за этого?

– Беатрис? – смеется Генри, в этот раз более искренне. – Нет, обычно она не обращает внимания на такие вещи. Она в порядке. Гораздо больше все переживают из-за того, что кто-то прошмыгнул мимо охраны. Бабушка уволила целую команду из службы безопасности. Но… даже не знаю.

Генри делает паузу, но Алекс уже догадывается.

– Тебе не все равно. Ты хочешь защитить ее, даже несмотря на то, что ты младший брат.

– Я… да.

– Я знаю, что ты чувствуешь. Прошлым летом я чуть не избил парня на фестивале Lollapalooza за то, что тот пытался ухватить Джун за задницу.

– Но ты же не стал?

– Джун к тому моменту уже успела вылить на него свой молочный коктейль, – отвечает Алекс, слегка пожав плечами, чего Генри не может увидеть через трубку. – Затем Эми ударила его электрошокером. Запах гари, клубничного милкшейка и потного чувака – это что-то.

Генри смеется во весь голос.

– Мы ведь совсем не нужны им, не так ли?

– Именно, – соглашается Алекс. – Так ты расстроен из-за всей этой клеветы?

– Ну… вообще-то это правда, – отвечает Генри.

О, думает Алекс.

– О, – повторяет он на этот раз вслух. Алекс не знает, как реагировать. Порывшись в своих внутренних запасах банальных политических любезностей, он находит их стерильными и невыносимыми.

С легкой дрожью в голосе Генри продолжает:

– Знаешь, Би всегда хотела стать музыкантом, – говорит он. – Думаю, мама и папа слишком часто слушали Джони Митчелл, когда Беатрис была еще ребенком. Она хотела играть на гитаре, но бабушка предпочла им скрипку как более подобающую статусу. Би разрешили учиться играть на обоих инструментах, но в универе она выбрала скрипку. Как бы то ни было, в последний год ее учебы умер папа. Это произошло… так быстро. Его просто не стало.

Алекс прикрывает глаза.

– Вот дерьмо.

– Да уж, – отзывается Генри охрипшим голосом. – Мы все тогда слегка тронулись умом. Филипп просто обязан был стать главой семьи – я был последним засранцем, а мама вообще не выходила из своей комнаты. В определенный момент Беатрис перестала видеть смысл в чем-либо. Я только поступил в университет, когда она выпустилась. Филипп был в Афганистане, а она каждую ночь зависала с лондонской хипстотой, сбегала из дворца, чтобы играть на гитаре на закрытых концертах, и нюхала горы кокса. Пресса была в восторге.

– Господи, – шепчет Алекс. – Мне так жаль.

– Все нормально, – отвечает Генри твердо, и Алекс представляет, как принц выпячивает подбородок. Алекс хотел бы увидеть это своими глазами. – Так или иначе, домыслы прессы, фото папарацци и идиотское прозвище перешли всякую черту, и Филипп на неделю вернулся домой. Вместе с бабкой они запихнули Би в машину и отправили ее в лечебницу, назвав это для прессы «оздоровительной поездкой».