Красный, белый и королевский синий

Твоя манера разговора иногда похожа на сахар, высыпающийся из мешка с дырой на дне.

Когда Хантер в пятый раз за день заговаривает о гарвардской команде по гребле:

Твоя задница в этих брюках выглядит просто противозаконно.

Когда он устает от посторонних людей:

Возвращайся ко мне, когда закончишь танцевать на облаках, моя потерянная Плеяда.

Теперь Алекс все понимает.

Его отец был прав насчет того, как мерзко могут обернуться вещи в тот момент, как Ричардс возглавит список кандидатов. Мерзкая Юта, мерзкие христиане, мерзкие освистывания и оскалы. Правые, которые считают, что Алекс и Джун отобрали у них законные права, выдают: «Эти мексикашки лишили работы даже президента».

Алекс не может позволить страху поглотить себя. Он пьет все больше кофе и работает над предвыборной кампанией. Заливает в себя еще, читая письма Генри, а после пьет еще больше.

Первый с момента «бисексуального пробуждения» Алекса гей-парад в Вашинтоне случается, когда тот находится в Неваде, и он проводит целый день, жадно проверяя «Твиттер», пестрящий взрывами конфетти над Национальной аллеей и эффектными фотками устроителя парада, Рафаэля Луны, с радужной банданой на голове. Вернувшись в отель, Алекс тут же общается на эту тему с мини-баром.

Самый большой плюс во всем этом хаосе в том, что его хлопоты в предвыборном штабе (так же, как и старания его матери) наконец окупились. Они устраивают массовый митинг в парке Minute Maid в Хьюстоне. Результаты опросов смещаются в неожиданных направлениях. Главный вопрос политических медиа: «станет ли в 2020 Техас местом главных сражений?»

– Конечно, я позабочусь о том, чтобы все знали, что хьюстонский митинг был твоей идеей, – говорит мать Алекса в самолете, летящем в Техас, едва отрывая взгляд от своей речи.

– Здесь надо сказать «непоколебимость», а не «стойкость», – встревает Джун, читая речь через ее плечо. – Техасцы любят слово «непоколебимость».

– Не могли бы вы оба пойти посидеть где-нибудь в другом месте? – отзывается Эллен, но все же добавляет заметку в речь.

Алекс знает, что многие из их кампании относятся ко всему скептично, несмотря на цифры. Поэтому, когда они подъезжают к Minute Maid, их штаб-квартире в Техасе, и видят очередь, дважды огибающую квартал, он чувствует себя более чем удовлетворенным. Более того, он ощущает самодовольство. Его мать поднимается, чтобы произнести свою речь перед тысячами людей, и Алекс думает: «Да, Техас. Да, черт подери. Докажи этим ублюдкам, что они ошибаются».

Он все еще под кайфом, когда в следующий понедельник прикладывает свой пропуск к двери офиса кампании и входит внутрь. Алекс уже давно устал сидеть за столом, вновь и вновь просматривая данные фокус-групп, но готов снова взяться за дело.

Однако, завернув за угол и войдя в свою кабинку, он обнаруживает в ней Хантера с техасской папкой в руках. От неожиданности Алекс даже отшатывается.

– О, ты оставил это на своем столе, – беззаботно поясняет тот. – Я подумал, может быть, нам поручили новый проект.

– Разве я захожу к тебе, чтобы вырубить твою дебильную музыку, несмотря на то, что мне очень хочется это сделать? – спрашивает его Алекс. – Нет, Хантер. Я этого не делаю.

– Ну, ты вроде как крадешь мои карандаши…

Алекс выхватывает папку прежде, чем он успевает договорить.

– Это личное.

– Что же это? – спрашивает Хантер, когда Алекс сует папку обратно в сумку. Он не может поверить, что забыл о ней. – Все эти данные, границы округов… что ты со всем этим делаешь?

– Ничего.

– Все это касается хьюстонского митинга, который ты так продвигал?

– Хьюстон был хорошей идеей, – отвечает Алекс, мгновенно уходя в защиту.

– Чувак… ты же не думаешь, что Техас может перейти на сторону демократов? Это один из самых отсталых штатов в стране.

– Ты же из Бостона, Хантер. Ты действительно хочешь поговорить о местах, откуда происходит лицемерие?

– Слушай, чувак, я просто говорю, что…

– Знаешь что? – спрашивает Алекс. – Ты считаешь, что все вы здесь широких взглядов только потому, что родились в демократичном штате. Но не каждый белый шовинист – торчок из какой-то миссисипской глухомани. Их полно и в самых уважаемых университетах нашей страны, где они живут на папочкины деньги.

Хантер выглядит удивленным, но не особо убежденным.

– Республиканские штаты никогда не перестанут голосовать за республиканцев, – произносит он, смеясь, словно все это для него шутка, – и никто из этих людей не озабочен тем, за что действительно стоит голосовать.