— Эк, а нас в общей сложности будет вдесятеро больше, — отмахнулся Донецков, — да и кто у Цвиллинга в отряде? Необстрелянные рабочие, ребятишки да агитаторы-болтуны. А у нас — пулеметы… Или ты, дед, боишься?
— Чего там мелешь-то, — хмуро пробасил Кожевников, — заварили кашу, так не жалей масла: бить так бить!
— И все же, — помедлил Донецков и двумя худыми узловатыми пальцами пригладил усы, — рядом в мельнице еще сотню спрячем. Да в переулках — сотню-две… Сигнал к нападению — выстрел из бомбомета…
— Эх, руки чешутся к мужичьим мордам приложиться, — распушил патриаршую бороду Кожевников:
— За вольное казачье государство, — продубленная степным ветром кожа обтянула скулы полковника, — за доблестное офицерство все пойдут. А не пойдут — погоним…
Из кухни показалось лицо батюшки. Он неодобрительно поднял густые брови, поджал губы.
— Одновременно выступают остальные силы славного казачества, — подсел к столу Виноградов, — ни один большевик отныне не уйдет живым от нас! Сквитаемся, комиссары дорогие. Аминь вам скоро, аминь, как выражается атаман наш, Александр Ильич!
Розовые щеки поручика запылали, будто малиновым соком вымазаны. Виноградов чувствовал особый подъем, губы запеклись от внутреннего жара. Впереди бой. Затем — Оренбург. И начнем сводить счеты… Ни капли жалости, ни малейшей пощады. И слава, и любовь. И он еще посмотрит, какая из Красинских будет ползать перед ним на коленях… И Виноградов хитро улыбнулся: ему казалось, что победа близка, что он один знает и верно понимает замыслы атамана. Одного он не мог знать, одного не мог предвидеть: через какой-то год он будет трястись бок о бок с атаманом на верблюжьем горбе и без воды и хлеба медленно уходить к границе…
XXXII
Из Ветлянской вышли рано: чуть розовела полоска неба за заснеженным холмом. Хрустел ледок.
— И сегодня опять будет ясно, — показал кнутом в небо Ленька, — пожалуй, совсем развезет?
— А, ничего, проедем, — махнул рукой Цвиллинг и обратился к Бурчак-Абрамовичу, — вот другое меня начинает беспокоить, совсем другое. — Бурчак сидел на санях рядом с Цвиллингом и разглядывал потрепанную карту — десятиверстку.
— Так, идем верно, по самым гнездам… Пока что мирно, тихо.
— Не нравится мне что-то эта тишина, Михалыч. Кажется, неспроста мирно сдаются станицы. Причем удивительно, что в них ни одного офицера, ни кулака нет, — Цвиллинг тронул Леньку за локоть. — Стой-ка, брат. Надо обдумать. Не зря прячется кулачье, не зря!
Подошли красногвардейцы.
— Что встали? — спросил скуластый паренек, — или решили не идти дальше?
— Неужто и здесь сдадутся? — откликнулся другой парень в кожанке и с красной лентой на кепке. — И пострелять не придется даже. Прогулка!
Подкатил на своих санях Санька Маврин. Озорно подмигнул угольным глазом. Шерстяной красный шарф вился вокруг худенькой шеи.
— Не скучно, Ленька? Не заснул еще?
— Мы идем не драться, не разжигать страсти, — поднялся Цвиллинг, — это кулаки и золотопогонники обманом и страхом гонят казаков впереди себя, травят их большевиками. Дальше мы двинемся так: Александр Михайлович возьмет себе с полсотни человек и пойдет параллельно с нами, по зимней дороге, в обход Изобильной. Вперед сейчас же вышлем несколько конников — это будет разведывательная группа. Кто желает?
Отряд разделился. Движение продолжалось. Солнце вышло из-за горизонта. Подул ветер, стягивая из-за холмов сизые тучи. Цвиллинг подставил лицо ветру:
— Хорошо до чего, Ленька! Как это здорово — чувствовать на щеках солнечное тепло! Ты прав: сегодня, пожалуй, и ручьи потекут. А подснежники, поди, уже есть… Вот кончим поход, надо будет нарвать, привезти своему Лельке.
Ленька недовольно морщился. Цветочки! Воевать ехали, а тут…
— Вон, смотрите, — шедший впереди пожилой рабочий указал на передвигающиеся вдали черные точки. — Казаки!
— В цепь, к бою! — крикнул Цвиллинг. — Ленька, ложись!
Рассыпались красногвардейцы, винтовки наперевес. Ухнуло орудие.
— Эй, артиллеристы! — крикнул Цвиллинг, — прекратить огонь, это же коровы!
Действительно, на холме металось стадо. Хохот пронесся по цепи. Цвиллинг обернулся. Ленька стоял во весь рост, балансируя руками. В правой — наган. Снизу он казался высоким и широкоплечим, совсем взрослый боец.
— Красногвардеец Козлов, — сдвинул брови Цвиллинг, — почему не выполнил приказа? Почему не лег?
— Дак, коровы же, — Ленька растерялся, сел, он первый раз видел Цвиллинга таким строгим. — Коровы же…
— Да, коровы, — неожиданно согласился Цвиллинг, — а почему без пастухов? И почему так далеко от села?
Воздух пропитывала сырость. На штыках поблескивали мелкие капельки. Снег налипал на копыта коней. Перед холмом отряд приостановился.
— Проверить оружие, — пронеслось по цепи.