Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольников

Вербовать было из кого. До сих пор в среде белой эмиграции, судя по эмигрантской печати, велись бурные дебаты между так называемыми «пораженцами», с одной стороны, и «патриотами» или «оборонцами» — с другой, к последним ещё примыкали «возвращенцы». Особенно бурными эти споры были до московских процессов, на фоне которых все прочие темы заметно поблекли. Но вовсе не прекратились. Лишь резче определилась граница, отличавшая сторонников одного направления от другого…

В один из дней Фёдор Раскольников сошёлся с одним человеком, вполне своим, русским по происхождению и французом по паспорту, старым большевиком, товарищем по партии в октябрьские дни, Виктором Сержем (Кибальчичем). В 1928-м году он, как троцкист, был в Москве арестован и несколько лет провёл в сталинских лагерях и ссылке. Во франции тем временем в левых кругах велась кампания за его возвращение на родину во францию, и весной 1936-го года эта борьба дала результат — Сержу разрешили выехать из СССР. Несмотря на перенесённые испытания, он и до сих пор оставался большевиком. И, как и Раскольников, он считал Сталина злым духом контрреволюции, уничтожившим лучшие завоевания русской революции.

Виктор Серж предложил Раскольникову устроить ему встречу с кем-нибудь из редакторов «Последних новостей», где его, Сержа, неоднократно уже печатали, несмотря на его большевизм. Раскольников подумал и согласился. Договорились они встретиться в кафе на пляс Перер через пару дней в полдень.

«Раскольников чуть было не опоздал на это свидание, — писал в своём „Отступнике“ Владимир Савченко, — долго не мог отделаться от „хвоста“, нельзя же было тащить его за собой на пляс Перер. И когда входил в кафе, не был вполне уверен, что тот не явится следом за ним и не испортит его разговор. Пришёл всего за минуту до появления Сержа с журналистом. Только занял столик в углу, усевшись лицом ко входу, как появились Серж и его спутник, оба высокие, белокурые, моложавые.

Поздоровались, сели. Заказали кофе с коньяком. Разговор не сразу завязался, Раскольников всё поглядывал на вход, люди входили, выходили, боялся пропустить своего провожатого. Его беспокойство понимали собеседники, не торопили его, говорили о неважном. Но постепенно разговорились.

Раскольников сказал, что он задумал серию статей и очерков, в которых намерен показать, в чём, по его мнению, состоит преступление Сталина перед революцией и народом, перед партией, в чём смысл недавних процессов над большевиками.

— Прошу меня понять, — горячо говорил он, — я прежде всего коммунист и в коммунизм продолжаю верить. Сталин расстреливает старых большевиков за их преданность делу партии. Изменник — он, а не его жертвы. Это важно понять всем, кто следит за событиями в нашей стране. Не в большевизме надо искать корни того, что у нас происходит, а в политике тех, кто обманом захватил власть в партии и совершил контрреволюционный переворот, хотя и под большевистской вывеской…

И начнёт он, продолжал Раскольников, со статьи о своём деле, на примере собственной судьбы, истории своей отставки, покажет, откуда в сталинской России берутся „невозвращенцы“, „вредители“, „враги народа“. Может быть, так и назовёт статью: „Почему я стал невозвращенцем“.

— Это мы сможем, думаю, напечатать, — сказал журналист. — Как документальное свидетельство человека, пострадавшего от сталинской диктатуры. Подобно тому, как печатали разоблачительные материалы господина Кибальчича. Но что будет в других ваших статьях? Боюсь, читателей „Последних новостей“ не слишком заинтересуют счёты между правоверными большевиками и изменниками партии, какими вы считаете Сталина и его клику. Наши читатели не принимают большевизм, как таковой, не различают оттенков в нём. И не захотят разбираться в них. Другое дело, если бы вы, не отмахиваясь от анализа истоков большевизма, покопались в них, пусть и с позиций правоверного большевика, но дали бы уникальные факты, только вам известные, из истории революции, Октября, гражданской войны. О Ленине, Троцком, Бухарине, других вождях, которых лично знали. Это было бы то, что нужно. Думаю, если вы теперь вернётесь к пережитому вами, с учётом того, во что обратилась Россия сегодня, вы иначе обо всём напишете, чем писали, скажем, в „Кронштадте и Питере“, как полагаете? Нужна объективная история революции…