Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольников

Под Энзели, как писала Лариса Рейснер, окончился трёхлетний боевой путь прославленной флотилии и её командира, начатый под Казанью и Свияжском, и растянувшийся затем на тысячу вёрст. В приказах Реввоенсовета о награждениях Раскольникова отмечены основные вехи этого славного пути. Первый орден Красного Знамени — «за отличное боевое руководство флотилией в кампании 1918 г.» и «за активную оборону низовьев и дельты Волги в 1919 г.». Второй орден — за энзелийскую операцию, флагманский корабль Раскольникова — эсминец «Карл Либкнехт» за бой с двумя вражескими кораблями у форта Александровский был первым в советском флоте награждён

Почётным революционным Красным знаменем, а уже после Энзели такой же награды была удостоена вся флотилия.

* * *

Из России в северную провинцию Персии — Гилян, где в 1920 году начали разворачиваться революционные события, широким потоком потекли материальные и финансовые ресурсы, переправлялись военное снаряжение и военные отряды, которые были переданы под командование Кучек-хана. Под его руководством была образована Персидская Красная армия, которая вскоре заняла крупнейший город провинции Решт. Кучек-хан объявил в Гиляне советскую власть, создал правительство и попросил Москву прислать опытных революционеров для укрепления власти.

В этом же 1920 году вместе с российским революционером, террористом, советским чекистом и разведчиком, авантюристом и государственным деятелем Яковом Блюмкиным вслед за красноармейцами в сторону Персии подался его близкий знакомый поэт — Сергей Есенин, который воспел персидские красоты в своём известном цикле стихов «Персидские мотивы». Как потом выяснилось, в Персии он никогда не был, свои стихотворения написал под впечатлением пребывания в Баку, но все современники Есенину безоговорочно поверили, потому что он вполне мог запросто в неё попасть, если бы того захотел. Как, например, этого захотел другой известный поэт — Велимир Хлебников, который получил в Персии от местных прозвище «урус дервиш», то есть русский дервиш. У него было ещё одно звание — «председатель земного шара», и здесь он написал большой цикл стихов — «Труба Гульмуллы», в одном из которых есть такие запоминающиеся строки:

Клянёмся золотыми устами Заратустры —
Персия будет советской страной.
Так говорит пророк!

Но пророк ошибся. Из Энзели Персармия двинулась в столицу Гилянской республики Решт, чтобы потом идти от неё на Тегеран. Волжско-Каспийской флотилией, как мы уже знаем, командовал тогда Фёдор Раскольников, а собравшаяся в Реште революционная армия была самой что ни на есть многонациональной — в ней были русские, азербайджанцы, персы, курды, армяне, грузины, горцы Дагестана и Северного Кавказа. На русском языке здесь выходила газета Персармии «Красный Иран», к которой раз в неделю издавалось отдельное приложение — «Литературный листок», сотрудником которого стал великий поэт и будетлянин Хлебников, которого занесли в те дни на дороги Персии ветры революции. Так ненадолго пересеклись на дорогах Персии судьбы знаменитого поэта и «будетлянина» Велимира Хлебникова, флотоводца, революционера и журналиста Фёдора Раскольникова, а также его красавицы-жены Ларисы…

…В один из неповторимых приморских вечеров Лариса и Хлебников сидели за чаем, который они подливали из мятого медного самовара в узорные персидские пиалы, смотрели, как гаснет над Каспием зелёный закат, говорили о поэзии, Петербурге и многом другом ни о чём.

С самого начала этого непривычного для нынешних окаянных времён разговора Ларисе хотелось спросить о Гумилёве — быть может, Хлебников что-то знает о нём, слышал от друзей-поэтов, оставшихся в Петрограде? Лариса долго собиралась с силами, не решаясь тронуть больную для неё тему, и, наконец, имя Гафиза вырвалось из её сжатых губ, как птица из клетки.

— Скажите, Виктор Владимирович, как там Гумилёв? Он по-прежнему читает лекции студистам в Институте живого слова? А сам живёт в Доме искусств?

Хлебников не смог скрыть удивления. Он, как и многие из богемного мира, знал о коротком и трагически-напряжённом романе Рейснер и Гумилёва, но полагал, что та, которая в стихах и прозе называла себя Ариадной, должна ненавидеть бросившего её Тезея. Хотя, кто из них кого бросил — непонятно… А она, оказывается, не только не ненавидит, а любит его до сих пор, иначе зачем был этот робкий вопрос, это предательское смущение, дрожь в голосе, румянец на щеках, неумелое и неудавшееся желание скрыть свою заинтересованность в судьбе Николая Степановича?

Правда, Хлебников о Гумилёве знал очень мало. Он слышал, что над ним сгущаются тучи, и что, выступая перед матросами Балтфлота, Гумилёв с вызовом и бравадой прочитал смолящим махру «братишкам» стихотворение о портрете государя императора, подаренном какому-то абиссинскому шейху.

— Говорят, что недавно он читал стихи перед матросами, — произнёс, наконец, Велимир. — О времени. У него, как я знаю, тоже есть своя теория времени.