Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольников

В том же 1924 году я встретился с Есениным на Воздвиженке, в квартире Вардина, где он одно время жил и писал „Песнь о великом походе“. Приходя домой, Вардин снимал пиджак и вешал его на спинку стула. Однажды Есенин из озорства пропил деньги, лежавшие в пиджаке гостеприимного хозяина.

С серьёзной теплотой ухаживала за Есениным, как за ребёнком, Анна Абрамовна Берзина, часто бывавшая у Вардина. Есенин с благодарностью глядел на неё: он так ценил внимание и ласку.

По вечерам, за бутылкой красного „Напареули“, Есенин по просьбе хозяина и гостей читал новые стихи. Он декламировал всегда сидя, без театральной аффектации, тихо, с грустью и задушевностью, свойственными ритму и содержанию его стихов. Когда его хвалили, он искренне улыбался широкой, детской улыбкой и со смущением встряхивал густой копной вьющихся жёлтых кудрей.

Ясные голубые глаза сияли от радости. Несмотря на славу, Есенин был падок на комплименты. Он особенно дорожил похвалой тех людей, к мнению которых прислушивался.

В конце 1924 года, когда я в первый раз был назначен в редакцию „Красной нови“, мне постоянно приходилось спорить с моим редактором А. К. Воронским. Он надсмехался над стихами Есенина.

— Вот почему, „задрав штаны, бегу за комсомолом“ и „давай, Сергей, за Маркса лучше сядем“?.. Вы подумайте: Сергей Есенин и — Маркс… Ну что может быть между ними общего?..

Я горячо защищал Есенина.

Последний раз я видел Есенина поздней ночью на углу Тверской и Малого Гнездниковского переулка. Я возвращался с какой-то вечеринки. Моей попутчицей была Анна Абрамовна Берзина. Вдруг из кабака вышел „проветриться“ Сергей Есенин. Он был без шапки, говорил, захлебываясь словами, плаксивым голосом обиженного ребёнка. Он жаловался на травлю критики, обвиняющей его в упадничестве, на резкие нападки журнала „На посту“.

Я стал уверять, что его ценят, как поэта, и, критикуя, хотят помочь ему уверенно перейти к бодрой лирике, мотивы которой уже звучат в некоторых его стихах. В частности, я упомянул о прекрасном отношении к нему редактора „На посту“ Вардина.

— Вардин — хороший человек! — сказал Есенин. — Но, знаете, мне так тяжело, что другой раз приходит в голову мысль взять и покончить с собой самоубийством, чтобы хоть этим обратить внимание на тяжёлое положение литературы.

Мы стали его успокаивать. Берзина, взволнованная его состоянием, осталась с ним.

Через некоторое время, в гостинице „Англетер“, в Ленинграде, он повесился лицом к окну, за которым грозно синела зимняя ночь и блестел в звёздном небе огромный, золотой купол Исаакиевского собора.

В день похорон, в Троицких воротах Кремля, у будки дежурного красноармейца, проверявшего пропуска, я встретил Владимира Дмитриевича Бонч-Бруевича. Скрипя по снегу новыми калошами, раскрасневшийся от мороза Бонч взволнованно сказал мне:

— Иду на похороны Есенина. Ведь это величайший поэт со времён Пушкина!

Вскоре после гибели Есенина Мариенгоф написал воспоминания о нём: „Роман без вранья“. Ленинградское отделение Госиздата попросило меня написать предисловие. Я прочёл рукопись, но от предисловия отказался. Мне показалось, что это не „Роман без вранья“, а враньё без романа».

К Есенину Фёдор Раскольников относился очень хорошо, восторженно отзывался о тех его стихах, которые поступили в редакцию. В своих воспоминаниях об этом поэте он писал: «Однажды сестра Есенина принесла в „Красную новь“ пачку его персидских стихов. Я выбрал для очередной книжки журнала несколько лучших стихотворений, в том числе замечательное „Шаганэ, ты моя, Шаганэ!“ Я спросил её о Есенине. Сестра сказала, что он путешествует по Закавказью».

Галина Бениславская писала Сергею: «У Раскольникова был Лебединский и Никифоров, и все трое в восторг пришли от персидских стихов. Раскольников заявил, что он Вас в каждом номере будет печатать».

17 января 1925 года Фёдор писал поэту: «Дорогой Сергей Александрович! Ваши последние стихи „Русь уходящая“, „Песнь о советском походе“, „Письмо к женщине“ приводят меня в восторг. Приветствую происходящий в Вас здоровый перелом. Жду от Вас нигде не напечатанных стихов для помещения их в „Красной нови“. Крепко жму Вашу руку. С товарищеским приветом Ф. Раскольников».

Во множестве мемуаров и биографических исследований о Сергее Есенине отмечалось, как он кричал в хмельном буйстве на всех углах: «Бей жидов и коммунистов!», — и отделывался при этом только составлением милицейских протоколов. По словам Андрея Соболя, «так крыть большевиков, как это публично делал Есенин, не могло и в голову прийти никому в советской России. Всякий, сказавший десятую долю того, что говорил Есенин, давно был бы расстрелян». Это подтверждает и Фёдор Раскольников: «Как скандалист и дебошир он (Есенин) был известен всем милиционерам Центрального района Москвы, но его не трогали».

Есенина, похоже, просто все любили, поэтому на многое в его поведении и закрывали глаза. После смерти поэта Раскольников написал воспоминания «Сергей Есенин» и статью «Пушкинские мотивы в творчестве Сергея Есенина», ставшие известными только после посмертной реабилитации Фёдора в 1964 году.