Красный лорд. Невероятная судьба революционера, замнаркома, флотоводца, редактора, писателя, дипломата и невозвращенца Фёдора Фёдоровича Раскольников

Естественно, отзывались в Москву и бесследно исчезали и работники полпредства в Болгарии. Со дня на день без сомнения ждал своего отзыва и Раскольников, не ожидая, конечно, при этом ничего хорошего ни для себя, ни для своей молодой жены. Забыл сказать, что брак его с Наташей Пилацкой оказался непрочным. Они расстались, друг в друге, как я понимаю, разочарованные.

А в Софию он приехал со своей третьей и последней супругой с красивым именем Муза.

Не берусь судить, какие мотивы руководили Раскольниковым в тот критический момент. Был ли то естественный инстинкт самосохранения, нежелание бесславно закончить свою легендарную биографию в застенках НКВД или в нём заговорил волевой и решительный мичман Раскольников времен Октябрьского переворота и подвигов Волжской военной флотилии. Но в отличие от многих и многих, без сопротивления, покорно, как под гипнозом положивших голову на плаху, у Раскольникова созревало другое решение.

Ждать пришлось недолго. В один „прекрасный“ день 1938-го года на имя Раскольникова поступило из Москвы лаконичное приглашение на срочное совещание в Наркоминделе. Смысл этого приглашения не вызывал сомнений: то было приглашение на арест, ссылку или, скорее всего, через короткое время, — расстрел. Раскольников не стал колебаться — он ответил немедленно и решительно, что отказывается вернуться в страну, где „воцарился кровавый произвол и разнузданный террор“. То был открытый и дерзкий вызов всемогущему „Отцу народов“ и, понимая это, Раскольников счел за благо покинуть вместе с Музой Болгарию, откуда его из страха перед Сталиным вполне могли выдать советским властям, и уехал во францию.

Раскольников решительно и отважно перешёл политический Рубикон в своей биографии, но положение его за рубежом было весьма сложным и, прямо сказать, незавидным. Политического убежища ему во франции не предоставили. В той неспокойной международной обстановке не хотели, видимо, портить отношения с мощным Советским Союзом. Руководство французской компартии, целиком зависящее от субсидий из Москвы, видело в нём перебежчика в лагерь буржуазии, предателя социалистического отечества, а белая эмиграция не могла, конечно, простить „легендарного“ участия в окаянном большевистском перевороте. Но Раскольникова всё это, по-видимому, мало беспокоило. Он был слишком одержим в эти дни духом борьбы, гневом против сталинского режима.

Надо сказать, что в ту пору для советской действительности не были редкостью „невозвращенцы“, среди которых встречались и весьма ответственные лица, даже личные секретари и помощники Сталина, которые, зная непредсказуемый нрав „Вождя и Учителя“, предпочитали держаться от него подальше. Все эти невозвращенцы себя отнюдь не афишировали, жили по разным странам тихо и незаметно, стараясь, чтобы о них забыли. Конечно, и Раскольников мог бы спокойно доживать свой век вместе с Музой где-нибудь во французской или американской провинции, с успехом издавая мемуары о событиях „десяти дней, которые потрясли мир“, о подвигах Волжской военной флотилии, о встречах с Троцким, о своём пребывании с легендарной Ларисой Рейснер в Афганистане и многом другом, не затрагивая при этом личности Сталина, „ежовщины“ и „бериевщины“. Мог бы, конечно, но он, как оказалось, был сделан из другого материала…

Но как же я был близорук, когда при личном знакомстве с Раскольниковым не разглядел в нём подлинного бойца, волевого, мужественного, неустрашимого. А именно он, Фёдор Раскольников, оказался, пожалуй, единственным человеком, смело бросившим в лицо тирану слова обвинения и разоблачения. И мы вправе назвать его легендарным Раскольниковым. А я бережно храню небольшую книжку ярко и талантливо написанных воспоминаний о событиях Гражданской войны под названием: „Рассказы мичмана Ильина“. Я получил её в подарок из рук самого Фёдора Фёдоровича».

* * *