Красный снег

– Купил? Ну-кось! – Он пощупал ткань толстыми пальцами, причмокнул. – Хороший. Ну, поехали с богом.

Через лес Николай несколько раз срывал Звездочку в галоп, так что Осип Матвеевич не выдержал, ткнул в спину кнутовищем.

– Не гони, дурак! Что в пути сбережешь, потом на выгул кобылы потратишь. Дождется тебя твоя Стешка, не сгинет никуда!

«Ишь, прозорливый черт!» – подумал Николай, но вожжи натянул, придержал лошадь.

К дому подъехали уже затемно, Симанов хлопнул по плечу:

– Езжай на бричке. Токмо шагом. Как раз охолонет. Завтра можешь не вертаться, в понедельник к завтраку будь.

Он потоптался перед калиткой, взялся было за резную ручку, но снова вернулся к коляске.

– Свози, коль захочешь, Стешку свою на станцию. На каруселях покатай. Тока гляди у меня, кобылу не загони. Ты столько не стоишь, сколько она. – И необычайно шустро, будто боясь передумать и отказаться от своей щедрости, захлопнул калитку, опустил щеколду.

– Кудай-то Кольша на нашей Звездочке? – подал с крыльца голос Устин.

– Не твово ума дело! – рявкнул Осип Матвеевич. – Ворота запри. Не возвернется он нонче.

С той самой порки все разговоры отца с сыном только и состояли из таких перебранок. Потому Устин осекся и молча побрел задвигать засов, лишь рыжей бородой удивленно тряхнул.

Николай же думать о хозяйской доброте вовсе не стал – время еще терять. Тронул вожжи, пропылил по деревне до дома. На шум на крыльцо выскочил Алешка, открыл от удивления рот:

– Чевой-то ты?

– По воскресеньям дома теперь буду. Порядок такой. – Николай скосил глаза на Стешины окошки. Темно. Ну, значит, завтра.

– А лошадь чего?

– Осип Матвеич дозволили. Может, на станцию завтра съезжу.

– Ох ты! А меня возьмешь?

– Поглядим. На-ка, – он сунул Алешке вожжи, – распряги и прогуляй. Да вытри насухо.

Мать тоже изумленно всплеснула руками, засуетилась, но Николай оборвал сборы, усадил старуху за стол, вручил торжественно платок. Бабка тут же разрыдалась, забубнила про отца свое вечное «не дожил, не поглядел». Но когда Николай выложил на стол аккуратно сложенные деньги, быстро вытерла слезы, схоронила бумажки под фартук и побежала прятать.

Ночью сон никак не шел. Николай лежал, засунув под голову руки, глядел в темный потолок и все подбирал слова к завтрашней встрече, все думал, как бы не выдать себя, если откажет. Вспоминал, как сладкоречивые герои из прочитанных книжек говорят с дамами. Представил, как подойдет к Стеше, облокотится на тросточку, приподнимет цилиндр и завернет что-нибудь этакое, с «пардонами» и «мерси». Какой цилиндр? Какая тросточка?

Уснул уже, когда мать загромыхала подойником. Как выяснилось – к добру. Когда он, позевывая на уже довольно высоко поднявшееся солнце, вышел во двор, к нему подлетел Алешка: румянец в полщеки, глаза шало блестят, лыбится, как в самоваре отражается.

– Колька! Я Стешку с собой позвал! И запряг уже! Давай умывай рожу живей!

– Ну-ка, – прикрикнула с крыльца мать, – иди в избу, рубаху перемени, распорядитель!

Через полчаса по деревне прозвенела бубенцами нарядная повозка. На козлах сидел с серьезным видом Николай, а на кожаном диване покачивались улыбающаяся Стеша и Алешка – сияющий, причесанный и в новой лазоревой рубахе. Бабы из палисадников глядели вслед бричке, щурясь на солнце, – кто-то приветливо улыбнулся, кто-то завистливо сплюнул в пыльную траву. Все как заведено на деревне.

* * *

7 октября 1907 года. Станция Дно, Порховский уезд Псковской губернии. 12 часов 3 минуты

Воскресная публика прогуливалась в городском парке все больше парами или даже целыми семьями: опрятные господа и дамы в шляпках, девочки в белых платьицах и мальчики в матросских костюмчиках, бородатые купцы в летних белых картузах и малиновых жилетках, «реалисты» в мундирах и лихо заломленных фуражках. Продавцы кваса и абрикосовой воды до хрипоты зазывали гуляющих, пытаясь перекричать друг друга, хотя из-за довольно жаркой для середины осени погоды очереди и так собирались у обоих лотков.

Николай привязал Звездочку почти у самого входа, помог спуститься Стеше, робко покосился на белокительного городового у ворот. Но тот равнодушно скользнул взглядом по их троице, сурово зыркнул из-под бровей на какого-то босоногого мальчишку.

Стеша раскрыла зонтик, решительно просунула руку под локоть Николаю.

– Очень пить хочется. Давайте воды купим?

Алешка радостно замотал башкой.

– И пирога бы, Коль. Ужас как жрать охота. А на карусели покатаемся? Коль, я ж ни разу не катался. Ты гляди, лошадь какая расписная, как в сказке.

Стеша, пряча улыбку, сказала:

– Тогда сначала карусель, а потом пироги. А то они могут в тебе не удержаться.

Отстояв обе очереди, напились фруктовой воды и кваса, двинулись в центр парка, к площадке с каруселями и большими качелями. Алешка взгромоздился на белого коня в красное яблоко и с голубой гривой, на всякий случай обхватил покрепче шею.

– Он что же, и правда никогда не катался на каруселях?

Николай пожал плечами.