Читаем Красный снег полностью

Красный снег

– Он, почитай, со всего уезда лен скупает и в заграницы потом продает. А банкам не верит. Я тебе говорю – мошна глубокая, всем хватит. И золото, и бумажки.

– Золото – это хорошо…

Жоржик подвинул Николаю коробку «Зефира».

– Благодарствую, не по карману мне такие. Ишшо привыкну, – усмехнулся Боровнин. – Вот коли выгорит дельце, тогда и спытаю.

Жоржик хмыкнул в ответ, но настаивать не стал.

– Где прячет деньги-то?

– Быстрый ты, морячок. На кой ляд я вам нужен буду, ежели все расскажу? С вами пойду.

– А теперь ты что-то запоспешал, малый. Фартовое дело – это тебе не с пола юшку подтирать. За наводку отсыплем тебе десятину. И тебе без хлопот, и нам спокойней.

– Десятину ты Иванычу отмеришь. За то, что свел. А мне четверть от остального. Остаток промеж себя как желаете делите, а мне четверть. И с вами пойду. Без меня все равно не управитесь.

Жоржик нахмурился, вглядываясь в спокойное, решительное лицо Николая, а когда понял, что тот не шутит, заржал в голос.

– Боцман! – Хозяин просунул голову в дверь. – Ты где такого сурьезного гражданина сыскал? Гля-кось, щас дырку во мне глазом просверлит!

Хозяин досадливо плюнул и скрылся. Жоржик перестал лыбиться, поставил на стол локти.

– Это чего это мы без тебя не управимся? Чай, не щеглы. Сколько мужиков-то?

– Трое. Сам хозяин, сын Устин да работник, вьюноша ишшо. Только пуганый он, Осип Матвеич. Огнем ученый. Чужих с улицы в дом за просто так не пустит. А дом у него – что крепость.

Жоржик снова закурил. Николай опять от угощения отказался, достал своего «Молодца».

– Твою шаланду. И как ты предлагаешь подступиться?

– Слухай сюда. Всю диспозицию. Осип Матвеич завсегда по субботам в чайной напротив станции бывает, прям аккурат после службы. Там и с покупателями торг ведет. Об том все знают, он не удивится, коли вы к нему подойдете. Скажетесь купцами, сговоритесь о покупке. Покажете деньги, оставите задаток. Потом приедете, как назначит. Из Питера поезд приходит в два, в Поповщину доберетесь уже к вечеру. Водки возьмите. Хорошей, не балованной[21]. «Белоголовки» лучше всего. Осип Матвеич на угощение жадный, а вот чужого мимо рта не пронесет. И ночевать оставит. Да и вам пьяных потом вязать легше.

– Коли он нас в дом пустит, на кой ляд ты-то с нами попрешься?

– Ну, во-первых, старик вам тайник все одно не укажет, хоть вы железом его жгите, хоть внуков на ленты режьте.

– Небось волынку в ноздре почует – укажет.

Николай покачал головой:

– Не надейся. И Устин такой же, только за мошну душой болеет. А я место знаю. А во-вторых, со двора ночью все одно не уйдете. У него кобели лютые, с телка годовалого ростом, на медведя натасканные. Разорвут. Пока вы бражничать будете, мы с Рамилькой в лесочке обождем. Как ко сну время подойдет, татарчонок твой меня через забор подсадит, и я собак упокою. Они меня знают. Ты, морячок, выйдешь, тогда я и укажу, где деньги искать. Сам в дом не пойду. Вы добро заберете, я пока лошадей запрягу – и ищи нас по всей Расее.

Жоржик почесал бритый подбородок, подкрутил тонкий ус.

– Ты про внуков гутарил. Сколько их? И баба где?

– Было шестеро. Мож, еще настругали. Баба с ними, куда ей деться-то.

– Ладно, бабу с дитями запрем. Авось знают, что за дура такая – наган, не заартачатся.

Николай помотал головой.

– Негде запирать. Дом большой, в пять стен, только дверей у нас не делают. Завеска заместо двери, за ней не запрешь.

– Ничего. Это уже моя забота.

– Только уговор – никого не убивать.

– Дура! – Жоржик стукнул по столу. – Я тебе не мокрушник! Охота была на каторге гнить!

– Значит, сладились?

– Ступай пока. Покумекать надобно. Завтра скажу, чего надумал.

* * *

Николай запер входную дверь, оглядел пустой зал. Работы сегодня было мало: собрать посуду, поднять стулья и табуретки на столы, окатить из ведра пол и разогнать тряпкой воду. Никто сегодня не дрался до крови, посуду не бил, мебель не ломал. Можно еще воды натаскать в самовар, чтоб завтра не делать. Домой решил сегодня не возвращаться – боялся, что паучок Алешка на пару с Максимкой отговорят от задуманного. За окнами тяжелыми комьями валил снег. Мокрая дворняга поводила перед дверью длинным носом, перебежала улицу и улеглась у входной двери дома напротив, свернулась калачиком, положив вислоухую голову на передние лапы. Николай свалил в лоханку недоеденное из нескольких мисок, снова отпер дверь, свистнул. Собака недоверчиво приподняла башку, принюхалась, подбежала и жадно зачавкала.

Николай потрепал ее за ушами, закурил, прислушался к себе – не стукнет ли сожаление? Не подкрадется ли из темного переулка сомнение или страх? Вместо этого вспомнился тот день. До каждой черточки, до сенной пылинки в летнем солнце над яслями Звездочки. Будто вчера все было…