Красный снег

– Все переменится! – шептал он себе в усы. – Все! Ну придушил бы я его тогда – и что? Сгнил бы с кайлом в руках. А сейчас все устроится! Пущай попробуют подняться с голым пузом! Алешку с матерью заберу! И Стешку. Покажу профессору нашему. Небось не откажет, за золото-то?

Максимка спал, свернувшись калачиком, на его топчане. Николай тихо выложил на стол гостинцы, вышел, вернулся с чайником. Пошарил в столе, достал початую пачку чая, сыпанул щедро в две кружки, залил кипятком.

– Вставай, щегол! – Он потрепал спящего по вихрам. – Ночью что делать-то станешь? Заместо меня караулить?

Максимка потянулся, сладко зевнул, сел. На розовой щеке отпечатался рубчик картуза, который мальчишка сунул себе вместо подушки.

– Садись, чайку попьем – да побегу обратно.

Максимка уселся на стул, откусил чуть не полсайки, обхватил кружку ручонками, осторожно отхлебнул.

– Дядя Коля, а где ж я спать буду?

– Не боись. Выпрошу в больнице что-нибудь. А скоро заживем по-человечески. С голоду-холоду не помрем.

Мальца такой ответ вполне удовлетворил, он доел булку, допил чай, принялся внимательно разглядывать леденец. Николай улыбнулся, подвинул лакомство.

– Бери, не тушуйся.

Красный петух моментально исчез у Максимки во рту.

– Фяфя Ковя… Тьфу! Дядя Коля. А чего это у тебя икон нету? Баб Маня постоянно лампадку жгла. Богородице и Николаю Угоднику. И в церкву кажное воскресенье ходила и меня брала.

Николай хмыкнул.

– Так ты у нас богомолец?

– Не шибко, – протянул Максимка. – А все ж таки любознательно – как так без икон-то?

– Потом узнаешь. Все, пошел я.

* * *

Он уже почти пересек площадь, успев прошмыгнуть перед носом трамвая, но вдруг остановился, будто поймал чей-то взгляд в спину. Обернулся. Никто на него не смотрел, все спешили всяк по своему делу. И вдруг ожили Благовещенские колокола, загомонили, согнав ворон с крыш. Николай помялся на мостовой, потом махнул рукой, будто решился на что-то, и направился к церкви.

Внутри было многолюдно. Он просочился к ближайшей иконе, запалил купленную тоненькую свечку, с опаской посмотрел в глаза неизвестного ему святого.

– Подсобишь? Занесу потом гостинец.

Пристроил свечку, чуть постоял, хмуря брови и подбирая еще слова, но так ничего и не сложил ни в просьбу, ни в молитву. И вышел.

Постоял на крыльце, не обращая внимания на протянутые руки нищих, глубоко вдохнул морозный воздух, надел картуз. Вспомнил свой последний визит в церковь, поежился, будто от холода.

* * *

27 июля 1908 года. Деревня Поповщина, Порховский уезд Псковской губернии. 10 часов 48 минут

Попрощавшись с Осипом Матвеевичем, он вышел за ворота – да так и остался стоять. Куда ему было идти? К матери? Нужен ей лишний рот. К Стеше? Так там что с ней, что без нее. Тихо, как в церкви, только фитилек в лампаде потрескивает. В церковь! Куда ж еще?

Церковь в Поповщине никогда не закрывалась – ни днем, ни ночью. Он поднялся по мягко пружинящим ступеням, перекрестился на пороге, потянул на себя дверь.

Внутри никого не было, только перемигивались с лакированными ликами лампадки да курлыкали где-то вверху невидимые сизари. Сам того не зная, он подошел к той же иконе, с которой когда-то сам Симанов держал совет о нем, о Николае. Богоматерь смотрела так же – грустно, куда-то в сторону, пестуя свою вечную печаль.

Николай постоял молча, пытаясь поймать этот ускользающий взгляд. Сглотнул.

– Молчишь? – хрипло спросил у образа. – Может, научишь, как дальше жить? К кому прислониться? Или много я хотел? Чего ж пожалели вы, всемогущие? Счастья глоток пожалели, а меня не пожалели! Хотя… Какие вы всемогущие? Себя защитить не умеете – и людей за то тираните! За что вам все это? – Он обвел руками церковный свод. – За что? За что вам церкви строят? Свечки с маслом жгут? Поют вам, молятся, а вы не слышите никого! Я же просто жить хотел! Жить! Человеком, а не тлей! Чтоб дом был, жена та, которая сердце радует, дети чтоб! Чтоб не кланяться никому, не ползать на брюхе! Чтоб дети мои никому спину не ломали за-ради куска хлеба! Все прахом! Куда вы смотрите? На что вы все время отвлекаетесь? Люди всю жизнь друг друга поедом едят, а вы молча любуетесь, как одни на других ездят! Где вы были, когда Стешу он?.. Песни слушали? Ладаном дышали? На что отвернулись? Ты! – Он ткнул пальцем в лик Спасителя. – Ты! Куда ты смотрел?! Куда? Куда?

Он схватил со стены икону, со всей силы ударил об паникадило. Оно рухнуло с грохотом, лик Христа раскололся ровно пополам, свечи раскатились по полу, масло брызнуло на деревянные половицы, вспыхнув с хлопком. Николай безумными глазами смотрел, как язычки пламени лижут темный пол, и вдруг, опомнившись, скинул с себя пиджак, начал сбивать им огонь, топтать ногами. Потушив, поднял подсвечник, наклонился за разбитой иконой.

– Оставь, Николаша, – грустно сказал кто-то сзади. – Я склею.