Красный Треугольник

Кое-как совладав с разгоном, Тимур затормозил перед этой композицией. И растерялся. Он готовился к отчаянной, но заведомо обреченной на поражение битве, крошеву и месиву, которые только и может наделать полный неумеха, а тут вдруг противник подставляет голые спины: бей, сколько хочешь. Гнев, подогретый отчаянием, испарился: ведь Тимур ждал не победы, а мечтал отвести душу. Но разве годятся для этого беззащитные тетки?

Еще не веря, что так просто закончилось, Тимур покрутил ломом, ставшим неуклюжим, хлопнул о щит и рявкнул:

– Кто старший? Выходи!

Глабы уперлись лбами в пол и нестройным хором прогундосили:

– Пришлец лютый, помилуй нас…

– Я сказал: старший ко мне! Всех отпущу, вашу мать!

В поле голых задов заколыхалось и, распихав товарок, к ногам Тимура подползла самая выдающаяся спина. Не смея поднять взора, тетушка жалобно попросила:

– Я вожу, пришлец, помилуй нас.

– Как звать?

– Матильд… – Она приподняла лоб, обнаружив желтки глаз, и снова бухнулась.

Тимур собрался отвесить пинок или рявкнуть что-то грозное и страшное, но не смог, потому что готовился умирать, а не вести переговоры. И как теперь поступить, совершенно не ясно: Машка наверняка мертва, тело ее можно снять, но что с ним делать дальше? Закопать где-нибудь поблизости или приволочь в город? И что он там расскажет? Если дослушают до конца, то два варианта: или сразу отвезут в психушку, или сначала посадят лет на десять. Ах, ты, да ведь выхода из Треугольника нет, так что и тащить некуда.

Молчание затягивалось. Глабы начали осторожно приподнимать головы.

– Лежать! – грозным воплем под грохот лома о крышку навел жесткий порядок Тимур.

– Пришлец лютый, помилуй…

– Матильд, кто на цепях?

– Так ведь пришлец свежий, – с некоторым удивлением ответила вождиха.

Радостная надежда звякнула в серебристый колокольчик.

– Снять быстро!

Глабы повиновались с охотой и удовольствием. Цепь поехала, обнаженное тельце скользнуло листиком, его освободили от кандалов и поднесли грозному захватчику.

Девица оказалась симпатична, вполне во вкусе Тимура: и челка такая игривая, и цветом шатенка, и все у нее на месте. Вот только не Машка.

Напряжение спало, вместо пьянящего чувства победы Тимур ощутил глухую усталость. Он совершенно запутался. Думал, что идет на смерть ради любимой девушки, можно сказать, первый и последний раз в жизни хотел совершить красивый поступок бесплатно, нет, ценой собственной жизни, а закончилось это все полной ерундой. Незнакомая девица, к тому же не мертва, а мирно спит, дышит ровно и глубоко. Ее не убили, а усыпили. И кровь на ней – потеки бурой ржавчины.

– Что прикажешь, пришлец? – встревожилась Матильд.

Неопределенно махнув ломом, дескать, уберите с глаз долой, Тимур вдруг понял, что не испытывает естественного желания овладеть молодым женским телом, но списал это на нервотрепку.

– Благодарим, пришлец справедливый, – обрадовалась Матильд, и тело девчонки незаметно уплыло за распластанные спины.

– Встать! – приказал Тимур.

Матильд повиновалась. Вблизи толстуха не казалась такой уж отвратительной. Глухой фартук целомудренно прикрывал ее спереди, и если бы не болезненная желтизна в глазах, могла сойти за вполне милую тетку, конечно, для ценителя сдобы. А застенчиво спрятав за спину ручки, она и вовсе обернулась нашкодившей первоклашкой.

– Зачем вы меня поймали?

– Так ведь ты же пришлец, – неуверенно ответила Матильд.

– Я Тимур!

– Прости, Тимур лютый, не ведали! – Она порывалась бухнуться в ноги, но герой стоял близко, а подруги распластались позади. Так что Матильд обошлась глубоким поклоном и добавила:

– Честь для нас, ты первый пришлец, кто нас избежал.

– И что бы вы со мной сделали?

– Так ведь как полагается…

Подробности узнавать расхотелось, и Тимур тему сменил:

– Салаха знаешь?

– Как не знать, такой знатный…

Машку можно было называть как угодно, но только не «знатной»: папа – автомеханик, мама – сборщица, с аристократическими кровями ей не повезло.

– И чем это она… то есть он, такой знатный?

– Так ведь противец страшный…

Тимур был не уверен, что понял правильно, но показывать поверженному врагу незнание местных смыслов не стал. Известно главное: глабы даже не представляют, кто его освободил, и уж тем более не жаждут отмщения. И тут в голову Тимуру пришла прямо-таки блестящая мысль:

– Матильд, веришь, что я могу тебя отпустить прямо сейчас?

Тетка боязливо потупилась:

– Как не верить, такой страх…

А стадо плаксиво затянуло хором:

– Тимур лютый, помилуй нас…

– Отвечай, как перед карающим судьей… – грозно возвысил он голос.

– Уж как иначе, лютый…

– Где выход?

Матильд отважно уставилась желтыми глазищами и отчеканила:

– Выхода нет.

Тимур сумел не дрогнуть и не показать виду, что милая глаба убила последнюю искру надежды. Как ни странно – стало легче. Не надо сомневаться, верить, надеяться, все ясно окончательно. Пора выживать. Откаты точно никому совать не придется.

– Точно нет?

– Коли б был, разве ж это все надо… – И Матильд по-хозяйски повела рукой по цеху, указывая на коконы с тихой гордостью.

– Что в них?

– Так ведь мясцо спеет, что ж еще?

– А потрошки где?