Красный Треугольник

Продвигаясь понемножку вперед и привыкая к полутьме, Тимур не особенно смотрел под ноги. И вдруг запнулся обо что-то мягкое. Устояв, отпрыгнул и разглядел, что помехой была массивная черная туша в резиновом фартуке, недвижно покоящаяся на спине. Лежала она так мирно, вытянув толстые ручки по швам, что казалась спящей. Голова ее неестественно запрокинулась, открыв мясистый шрам через шею, как голодный зев. Глаба привольно раскинулась в темнеющей луже. Рядом покоилась другая, и дальше еще и еще. Пол-цеха было покрыто их телами. Словно глабы приняли гибель равнодушно, просто попадали там, где их настигли удары. Кто-то лежал на боку, многие на спине, те же, кто надеялся спастись, падали на живот, выставив голую спину с застывшим задом. Крови натекло столько, что сапоги Тимура начали увязать в ней, тягуче застывающей.

Глаб перебили стремительно: не пригодившиеся шилопики торчали в козлах. Две дюжины увальнистых теток посекли так мастерски, что у них не осталось шанса выжить. Кто-то очень ловкий устроил избиение младенцев. Вопрос в том, способен ли на такой подвиг Тимур? Мог ли в припадке гнева устроить весь разгром и забыть начисто? Нет, с облегчением пришел к выводу он, одному такое не под силу, тут требовались маленькая армия или сверхспособности. К тому же глабы погибали под ударом чего-то острого, рассекавшего, как бритва. При всем желании тупым ломом так не наработать. Тимур не сошел с ума настолько, чтоб не помнить, как порешил столько народа. Но почему глас сделал героем побоища его?

В голой девчонке открылся серьезный недостаток: вместо сердца торчал вывороченный бутон мяса. На этот раз красотка была мертвой по-настоящему. Мертвее некуда.

Внезапно Тимур понял, что его так смущало: резиновые коконы висели неподвижно. Недавно раскачивались и шевелились, будто там что-то творилось. Теперь черная оболочка скрывала неживое. Или убитое. Подтверждение догадки виднелось на ближнем коконе: резиновую ткань пересекал разрез, внизу собралась лужица, пополняемая редкими каплями. Картина разгрома стала полной: живых, даже если прятались в резине, не оставили. Здесь правили бал не безумие или припадок ярости, а безупречный расчет – точный и безошибочный. Но глас был уверен, что это его рук дело. Его, Тимура…

В дальнем конце цеха открылась дверка, в нее ввалились два массивных тела. Они шагнули и замерли в нерешительности. Приняв боевую позу, Тимур крикнул:

– Кто здесь?

– Мы, конечно… – ответил нерешительный голосок.

– Сюда идите, чтоб я видел.

Толстобокие существа послушно заковыляли по-утиному, заняли пятно уходящего света и потупили желтые глазки. Та, что поменьше, пряталась за широкоплечую.

– Помилуй нас, пришлец лютый, – печально проголосила широкоплечая глаба, самая храбрая из двоих.

– Что здесь произошло?

– Помилуй нас…

– Кончай ахинею нести! Дошло?!

– Покоряюсь, пришлец лютый… Не знаем, за пришлецами ходили, никакого не нашли, а тут вот такое… Глас слышали… Честь тебе и хвала, пришлец лютый…

– Еще одна глупость – и вот… – Тимур грозно потряс ломом, отчего глабы немедленно пали на колени. Пришлось не менее грозно гаркнуть, чтобы они встали.

– Почему вы решили, что я ваших… отпустил?

– Так ведь глас был.

– Но меня здесь не было, я с Матильдом ушел!

– Как прикажешь, пришлец лютый… Нам неведомо, за пришлецами ходили.

Выжили эти глабы самым прозаическим образом: их не было в цеху. Они ничего не видели и не могли знать, кто тут постарался.

Храбрая глаба тяжко вздохнула и попросила:

– Дозволь, пришлец лютый, мясцо собрать.

– А то пропадет добро, – поддержала другая.

– Совсем пропадет, ага.

– А Тепла Водица пропала уже.

– Так и мозгочки пропадут, сберечь надо… Дозволь?

Слушая это ахинею, Тимур честно не хотел понимать, что от него хотят. Упрямо не хотел.

– Где Матильд? – опять крикнул он, не совладав с испугом.

Глаба приложила ладошку к бровям, осмотрела холмики и ткнула пухлой ладошкой ему под ноги:

– Туточки…

Шею вождихи располосовал глубокий шрам. А ведь Машкиной резинкой так разделать – одни махом. Неужели она? Вот уж кто точно мог разойтись так, что костей не соберешь. Это в ее характере – рубить с плеча, а потом извиняться за ошибку. За что же она на пышных теток взъелась? Уж не за его пленение – точно.

– Дозволь мясцо прибрать?

– Чего? – Тимур выплыл из раздумий. – А… да…

Толстухи подхватили тушу и поволокли к свободному крюку, закрепили кандалы в ногах подруги и со скрипом подняли цепи. Руки свесились, голова болталась на кромке кожи. Глабы аккуратно сняли фартук, складки жира волнами пали, увлекая за собой чудовищные дыни грудей.

Напало странное оцепенение, Тимур просто стоял и смотрел как заторможенный на то, что творилось на самом деле.

Та, что помладше, принесла ржавый таз, широкоплечая выбрала из козел шестокол, приноровилась и ловким движением рассекла туше живот. С чмокающим хлюпом вывалился клубок кишок.

Тимур зажмурился и выскочил на воздух.