Красный волк

«Все уже, не надо», – буркнул зверь, закончив связывать руки Уна, и глянул с такой глубокой злобой, будто вот-вот собирался кинуться на него и порвать на куски. Нет, эта тварь не должна так свободно ходить по земле. Эта тварь не имеет права говорить ни с кем на равных, пусть бы и с последней островной дикаркой. Никому из этих тварей не позволено такого! Нет в них ничего разумного. Посмотреть им в глаза – там пусто. Нет ничего ни в черных, как темнота, ни в синих, как воздух. Никакого разума. Одно только притворство. «Я не боюсь вас», – подумал Ун, попытался вздернуть подбородок, но только стукнулся шишкой на макушке о какой-то камень и зашипел, морщаясь.

Зверь фыркнул. Он содрал с пояса Уна подсумок с патронами, а вместе с ним и походный нож с широким лезвием, потом начал обшаривать карманы. Как же унизительно. А девчонка все не унималась.

– Мы не иметь намерений взять что-то, – медленно проговаривала она по слову, всхлипывая и шумно протирая нос, – это большая необходимость, чтобы наш разговор быть пройти.

«Я раан, – напомнил себе Ун, – я никому не позволю себя запугать».

Он старательно делал вид, что ничего не происходит, что он не валяется на земле, что его не обыскивают и пытался с вызовом смотреть в глаза зверя, злясь, что тот трусливо избегает ответного взгляда, но когда полосатая лапа потянулась к нагрудному карману его рубашки, все рухнуло.

– Не лезь! – попытался рявкнуть Ун, но из пересохшего горла вырвалось что-то невразумительное, напоминавшее больной клекот. Да и разве эта тварь могла что-то понять? Как же там правильно будет... – Не лезь! – повторил Ун на зверином наречии и понял, какую страшную ошибку совершил.

Полосатый уже запустил пальцы в карман, вцепившись в платок, да так и застыл. Теперь его мертвый синий взгляд был неотрывно устремлен на Уна. Нижняя челюсть медленно пошла вниз, задергалась, как у принюхивавшегося дикого кота. Не оборачиваясь, он громко рыкнул Пестрой: «Это красноголовый умеет говорить!»

«Ну и пусть, мы пришли за другим, хватит, прошу тебя...» – Пестрая сказала что-то еще, но Ун не узнал слов, или не услышал их. Он только и мог, что смотреть, как полосатая лапа вытягивает из кармана платок. Захотелось крикнуть «Оставь», просить, умолять, но отвращение к самому себе пересилило страх. Что с ним такое? Это же просто кусок ткани. Мусор. Почему он готов так унижаться ради этого? «Да что со мной?».

Окажись на его месте прадед, превратился бы он в подвывающую размазню?

Полосатый повернулся к Пестрой, голос его звучал все громче и яростнее: «Он работал там! Понимаешь? В том месте! Он знает наш язык!». Если теперь посильнее пнуть зверя под коленом, то, может, получится его опрокинуть. Жалко, что до ножа у него на поясе не дотянуться.

«У меня будет только одна попытка».

Ун начал прикидывать силу удара, но промедлил, полосатый уже отодвинулся, точно что-то почувствовав, а потом снова сгреб его за воротник плаща и потянул к себе. Из искривленной пасти вырвались пережеванные, изуродованные почти до неузнаваемости, но раанские слова:

– Ты работать в том место!

Невозможно. Невозможно! Трижды невозможно!

Звери не имели права произносить ни единого раанского слова! Да и разве могли? Только притворяться, только повторять. Только изображать разум. Неправильно! Те в зверинцах... Ошибкой было оставлять им даже тот фальшивый язык, выдуманный древним врагом. А что происходило на островах? Сколько там пряталось и ждало своего часа таких вот диких полосатых, предки которых сбежали после Объединительной войны?

– Ты, красноголовой, мучить шаат! Ты…

Полосатый сжимал воротник Уна все сильнее и сильнее, ткань впивалась в кожу как удавка.

– Смотреть на меня, красноголовый! Разве я животное? – зубастая пасть зверя, плюющая слюной, стала еще ближе. И глаза... Они были синие, но не такие, у нее.... – Разве они есть животное?

«Хватит», – девчонка потянулась к полосатому, но тот оттолкнул ее боком. «Тирт, ты все испортишь!»– возмущалась она, как будто дикое животное могло ее понять.

– А это…

Зверь отпустил воротник Уна, взмахнул смятым платком, глянул на него с ненавистью, а потом – с удивлением. Он медленно встал, развернул зеленую ткань, повертел ее так и сяк, глаза забегали, точно читая что-то. Встревоженная Пестрая заглядывала ему через плечо, как любопытная птица.

Что они там увидели?

Ун попытался перевалиться на бок и не смог. Собственное тело не слушалось его, а стыд душил хуже любого воротника. Надо было притвориться оглохшим и ослепшим, но он не выдержал и снова посмотрел вверх, на полосатого.

– Кто это тебя любит? – пролаял зверь. – Ты не.. не заслуживать таких слов, – он медленно сложил платок. – Ты забрать эту… эту вещь у…

«Замолчи», – взмолился про себя Ун. Он все прекратил, все исправил, неужели это дурацкое прошлое будет вечно нагонять его и кусать за пятки?

«Хватит!» – в этот раз Пестрая со всей силы хлопнула зверя по лапе, заставляя отступить в сторону, выхватила платок, сунула обратно в карман Уну и помогла ему сесть, придерживая за плечи, как смертельно больного.