Коллективизацию насаждали по всей стране, пусть и с некоторыми региональными особенностями. В Казахстане, где местное скотоводческое население все еще вело кочевой образ жизни, коллективизация обернулась введением принудительной оседлости, вызвавшей массовое сопротивление и бегство через границу в Китай. В Грузии, которая специализировалась не на зерновых, а в основном на фруктах, виноделии и технических культурах, коллективизация приняла более мягкие формы, в том числе благодаря усилиям местных коммунистов вроде Лаврентия Берии. В областях с этнически неоднородным населением преобладающая этническая группа порой пыталась записать в кулаки сравнительно благополучное меньшинство, например немецких крестьян Поволжья. Насильственное переселение кулаков из России и с Украины в Казахстан и другие национальные республики еще больше усиливало там этническую напряженность.
Раскулачиванию, по умеренной оценке, подверглось от 5 до 6 млн крестьян (включая и тех, кто под угрозой экспроприации бежал в города), что соответствовало примерно 4 % всех крестьянских хозяйств. Бо́льшую часть из 2 млн человек, депортированных за пределы родных регионов, переселили на невозделанные земли, а остальных отправили строить новые промышленные предприятия. В европейской части России крупных бунтов не случилось: не имевшая прецедентов угроза внезапным террором стала серьезным сдерживающим фактором для большинства крестьян; однако возмущение и пассивное сопротивление ощущалось повсеместно. Крестьяне были готовы отправлять скот на убой, лишь бы не отдавать его в колхозы, и прятали зерно, отказываясь выполнять нормы заготовок. Ходили слухи, что коллективизация – это пришествие Антихриста и что коллективизаторы собираются остричь женщинам волосы и узаконить групповой брак. Сопротивление принимало необычные формы: зачастую крестьянки (которых арестовывали реже, чем мужчин) следовали за коллективизаторами по деревне, рыдая напоказ и распевая церковные гимны.
Одним из самых поразительных аспектов коллективизации стала параллельная кампания, направленная против духовенства и церкви в русских и украинских деревнях, а также против буддизма и ислама в других регионах страны. Это четко показывает, что разжигание насилия в «классовой войне» являлось неотъемлемой частью всего процесса, поскольку любой, кто всерьез надеялся убедить крестьян отказаться от традиционного трудового и экономического уклада, уж точно не стал бы подливать масла в огонь, оскверняя местную церковь или мечеть. Но именно так и поступали комсомольские бригады из городов, когда, приезжая «коллективизировать» деревни, радостно бесчинствовали в церквях, раскапывали погосты, танцевали со скелетами и сбрасывали со звонниц колокола, отправляя их на переплавку «для нужд индустриализации». ГПУ тем временем арестовывало священнослужителей и депортировало их в отдаленные районы страны вместе с кулаками. Можно спорить, насколько крепка была христианская вера русских крестьян до этой атаки на церковь, но гонения ее, безусловно, укрепили. Кое-кто из горожан-коллективизаторов сочувствовал крестьянам, но многие всерьез верили в угрозу со стороны классовых врагов, окопавшихся в деревнях, особенно когда разозленные крестьяне расстреливали их в упор или подстерегали в засадах по ночам и топили в реках. Это было настоящее крещение огнем (хотя огня как такового там было и не много), и коммунистическая мифология пополнилась новыми героическими легендами в дополнение к преданиям эпохи Гражданской войны.
В городах культурная революция принимала самые разнообразные формы, от карнавальных до учебно-методических. Советские комсомольцы никогда не заходили так далеко, как китайские хунвейбины, которые, устроив собственную культурную революцию, заставляли настоящих живых людей маршировать по улицам в дурацких колпаках. Однако и тут устраивались парады, где глумились над чучелами священников и нэпманов и иногда даже сжигали их. «Летучие бригады» врывались в правительственные учреждения, разбрасывали документы и стыдили сотрудников, обзывая их «бюрократами». В Средней Азии кампании по искоренению чадры стали масштабными и принудительными. Студенты университетов устраивали митинги, где разоблачали «буржуазных» профессоров, которые затем должны были публично признать свои политические ошибки и обещать внести марксистские тексты в учебные планы. За самые вопиющие выходки культурные революционеры порой получали нагоняи от партийного руководства, но в целом к ним относились как к «эксцессам» позитивного процесса разрушения традиции и низвержения буржуазии с культурного пьедестала. Энтузиазм молодых коммунистов был неоспорим: как выражался один из современников, их «распустили» до такой степени, что они потеряли «чувство меры».
Мультикультурализм 1930-х гг.: грузин Иосиф Сталин и русский Клим Ворошилов в национальных халатах, подаренных колхозниками-передовиками из Туркмении и Таджикистана (1936). Справа в военном кителе – Серго Орджоникидзе[17]