Вопреки традиции ежегодно проводить партийные съезды, на которых обсуждались ключевые вопросы и избирались члены Центрального комитета и политбюро, между 1930 и 1934 гг. съездов не было. В 1930 г. XVI съезд коммунистической партии почти без борьбы избавился от «правой оппозиции», возглавляемой Бухариным и Алексеем Рыковым, преемником Ленина на посту главы Совнаркома, и выступавшей за умеренный подход к коллективизации и индустриализации. Это была последняя из открыто действовавших партийных фракций, и ее разгром знаменовал запоздалый ввод в действие ленинского запрета на фракционную деятельность от 1921 г. В дальнейшем всем партийным группировкам оставалось лишь быть мелкими и тайными; все их будут давить в зародыше. Примерно в то же время оформился культ Сталина: все правительственные инициативы теперь приписывались Сталину лично; его страстно благодарили за все подряд, от счастливого детства до перевыполнения плана по сбору хлопка. Как и Ленин, хотя, скорее всего, не так искренне, Сталин публично открещивался от своего культа, приписывая его простодушию масс, привыкших иметь над собою царя, а перед иностранными журналистами изображал себя скромным, неприхотливым человеком.
Сталин в непринужденной обстановке в окружении соратников (1934): Вячеслав Молотов и Валериан Куйбышев – второй и третий слева; Серго Орджоникидзе и, вероятно, Сергей Киров (не в фокусе) – на переднем плане; Георгий Димитров и Сталин – справа на диване; Клим Ворошилов – крайний справа, за Сталиным[20]
XVII cъезд, представлявший партию, число членов которой приближалось к 2 млн человек, назвали «съездом победителей». Победа – если о ней можно было говорить, учитывая, что голод еще не закончился, – далась стране нелегко, и наверняка среди партийной элиты было немало тех, кто в глубине души винил Сталина в вызванных коллективизацией проблемах на селе. Всегда заметная подозрительность Сталина резко обострилась в конце 1932 г., после самоубийства его жены. Несмолкающие славословия «великому вождю и учителю» не убеждали его во всеобщем обожании. Он был уверен, что недовольные где-то да есть, и нужно было понять, где именно, чтобы отыскать их и уничтожить. Инструменты для этой работы имелись: полномочия и юрисдикция органов госбезопасности (которые в 1934 г. влились в Народный комиссариат внутренних дел, НКВД) значительно расширились в ходе кампаний против кулаков и нэпманов, а также благодаря развитию сети лагерей ГУЛАГа.
Теперь, когда «война» была выиграна, партийное руководство во главе со Сталиным принялось активно продвигать идею возврата к нормальной жизни. Естественно, это была новая нормальность: с коллективизированными деревнями и с дымящими по всей стране заводскими трубами, с городами, возникающими из ниоткуда, с городским пролетариатом, состоящим из недавних крестьян, с усилившимся полицейским надзором и с нависшей надо всеми угрозой еще бо́льших репрессий. Новый лозунг Сталина: «Жить стало лучше, товарищи. Жить стало веселее» – может, и выдавал желаемое за действительное, но, по крайней мере, звучал многообещающе. Карточную систему отменили, и в новых «коммерческих» государственных магазинах появились товары, пусть и недешевые. Крестьянским хозяйствам позволили выращивать на личных огородах незерновые культуры и держать одну корову (но все-таки не лошадь). Разрешили ставить новогодние елки, которые прежде осуждались как буржуазный пережиток; в продаже появились и обручальные кольца, которые ранее постигла та же судьба. Арестованных инженеров молча выпустили на свободу, причем многие из них спокойно заняли свои прежние должности. Студенты снова вернулись к занятиям; профессоров теперь опять надлежало уважать. Профсоюзам предложили переосмыслить свою роль: раньше они должны были отстаивать интересы работников в борьбе с работодателями, теперь же выступали поставщиками и распределителями поощрений для трудящихся вроде путевок в пионерские лагеря и дома отдыха; им позволили даже организовать собственные футбольные команды.