Эти неудачи были незаметны на первом, наполненном эйфорией этапе самоуправления благодаря быстрому развитию демократии. В 1840-х годах в Британии сформировалось народное движение — чартизм, объединенное демократическими принципами, воплощенными в «Народной хартии». Чартизм приводил правителей страны в ужас, и многие чартисты были отправлены в Австралию. Тем не менее в 1850-х годах четыре из шести требований чартистов были выполнены в трех наиболее густонаселенных юго-восточных колониях. Ассамблеи выбирались всеми мужчинами тайным голосованием в примерно равнозначных избирательных округах и без учета какого-либо имущественного ценза для кандидатов. Хотя пятая цель чартистов — ежегодное проведение выборов — не получила широкой поддержки, в большинстве колоний выборы проводились каждые три года; а к 1870 г. в Виктории была реализована их шестая цель — выплата вознаграждения членам парламента.
Народ управлял страной и все же оставался не удовлетворенным результатами, поскольку, празднуя триумф, он сотворил новую беду — народного политика. Ожидалось, что как представитель народа он будет служить ему, и конституции предписывали, чтобы местные представители добивались от правительства удовлетворения нужд населения. Народ требовал строительства дорог, железных дорог и рабочих мест для молодежи. Член парламента, в свою очередь, добивался выполнения этих требований от министерства и, если они не удовлетворялись, пытался найти более приемлемое альтернативное решение. При таком давлении демократическая политика увязала в протекционизме и коррупции. Выборы превращались в торги, где кандидаты старались переиграть друг друга, давая непомерные обещания избирателям. Образовывались и распускались министерства в зависимости от изменений в расстановке сил между фракциями. Парламентские заседания прославились ожесточенностью и беспринципностью. Общественная жизнь постоянно взрывалась разоблачениями случаев коррупции, усугубленных цинизмом.
Колониальная политика, таким образом, напоминала чревовещание, посредством которого политики говорили от имени народа. Те, кто на этом поприще сделал карьеру, были людьми искусными, артистичными, а главное, гибкими — но никто не преуспел в этом так, как Генри Паркес, в 1872–1891 гг. пять сроков занимавший пост премьера Нового Южного Уэльса, Паркес прибыл в Австралию молодым английским радикалом, а закончил политическую карьеру как крайний оппортунист — сэр Энери6
. Если в принципе система правления была демократической, а парламентарии — слугами народа, то деятельность представительных институтов создавала пропасть между государством и его подданными. Политики брали на себя вину за этот неприятный парадокс, а австралийцы быстро нашли способ выражать свое возмущение неизбежностью существования политической деятельности. Они возводили грандиозные парламентские здания, выражая свои гражданские чаяния, и презирали льстецов и лицемеров, которых в них размещали.Колониальное государство быстро росло. В 1850-х годах оно унаследовало ограниченный аппарат управления, куда входили должностные лица, суды, магистраты и местная полиция и который, как оказалось, не отвечал новым требованиям, рожденным золотой лихорадкой, и должен был практически немедленно приступить к выполнению новых важных функций. Помимо поддержания правопорядка колониальные власти начали вкладывать крупные средства в железные дороги, телеграфную и почтовую связь, школы, городские службы и другие коммунальные услуги. Они продолжали много тратить на поддержку иммиграции. Они обеспечивали занятость каждому десятому работнику, их доля в национальных расходах выросла с 10 % в 1850 г. до 17 % в 1890-м. Предоставление коммунальных услуг за государственный счет, в отличие от модели Соединенных Штатов, где этим занимался частный бизнес, является национальным примером различия между зависимостью от государства и предпринимательской инициативой. Обстоятельства, в которых оказались австралийские колонии, не допускали другой альтернативы. Они стремились благоустроить суровую и малозаселенную территорию, создавая необходимую инфраструктуру для производства основных экспортных товаров. Только колониальные правительства могли добывать капитал путем государственных заимствований на лондонском денежном рынке, и только они могли управлять такими крупными предприятиями. Более того, они должны были содействовать развитию во всех его общепризнанных формах: экономической, социальной, культурной и нравственной, поскольку это была эпоха веры в прогресс одновременно как в судьбу и долг.