Авторы земельной реформы представляли себе общество как собрание самостоятельных производителей, которое направит энергию народа на удовлетворение потребностей в продовольствии. Вместо обширных пастбищ должны были появиться засеянные поля и сады, вместо убогих пастушьих лачуг — пригожие усадьбы, вместо неприкаянности холостяков — радости семейной жизни, вместо нищенских условий лесных хижин — удобства цивилизации. Фермерский идеал, владевший умами с тех пор и в течение значительной части следующего века, был по своей сути отражением мужской психологии. Он рисовал картину жизни, которую одна из либеральных газет в 1856 г. описывала как «приятную, патриархальную семейную жизнь», где патриарх «работает в саду, кормит домашнюю птицу, доит корову, учит своих детей». То, что большинство этих обязанностей будет, скорее всего, выполнять его жена, во внимание не принималось. Получив право на управление государством, мужчины присвоили себе такие же права по управлению своими семьями.
Законы о свободном выборе земельных участков были приняты во всех колониях, начиная с Виктории в 1860 г. и Нового Южного Уэльса в 1861 г. Они были направлены на создание класса фермеров — тех, кто имел право свободно выбирать земельные участки, — которые покупали по низкой цене до 250 га незанятой государственной земли или участки пастбищ, принадлежавших скотоводам-арендодателям. Результат оказался прямо противоположным планам авторов земельной реформы. Скотоводы сохранили лучшие участки своих пастбищ либо покупая их, либо используя подставных лиц для свободного выбора таких земель от их имени. К тому времени, когда изъяны в первых законах — некоторые из них появлялись в результате взяточничества, другие по небрежности — были устранены, скваттеры уже получили землю в постоянную собственность. Между тем настоящие независимые фермеры с трудом добывали средства к существованию, возделывая участки, которые зачастую были просто непригодны для земледелия. Отсутствие опыта, нехватка капитала и инвентаря, а также неподходящие транспортные средства привели многих из них к краху. Те, кто выжил, воплощали фермерскую идею самостоятельности, превратив в бесплатную рабочую силу женщин и детей, которые трудились по многу часов в примитивных условиях и довольствовались скромной пищей. Нужда в дополнительных доходах заставляла мужчин покидать дома и отправляться на заработки, тормозила развитие их собственных хозяйств. Отец певца буша, поэта Генри Лоусона, занял участок, а работала на нем его мать. Поэт писал об этой земле:
В 1860-х годах в буше вновь появились разбойники — бушрейнджеры — из числа отчаявшейся сельской бедноты. Молодые люди, присоединившиеся к самому легендарному из бушрейнджеров — Неду Келли, — были сыновьями еле сводивших концы с концами или совсем разорившихся фермеров.
В труднопроходимом районе Северо-Восточной Виктории банда Келли прославилась угоном лошадей и лихими налетами, которые они совершали с той же легкостью и бесшабашностью, с какой сегодняшние подростки угоняют автомобили. Все изменилось после того как в 1878 г. банда устроила засаду на полицейский патруль и были убиты трое полицейских. Последующие подвиги банды и их обстоятельства обросли легендами: серия дерзких ограблений банков; пространное открытое письмо в собственное оправдание, дополнившее семейные воспоминания отца Неда — ирландца-каторжника, — полные сетований на судьбу угнетенных низших слоев сельского общества; случай с использованием самодельных доспехов, выкованных из плужных лемехов, в последней перестрелке, когда банда пыталась пустить под откос поезд, перевозивший полицейских из Мельбурна, и, наконец, вызывающее неповиновение Неда во время суда и на пути к виселице. Вслед за благородными бушрейнджерами прежних времен, баллады о которых распевали члены банды Келли, они сами стали народными героями. Сочувствовавшие укрывали их в горных убежищах вдали от железных дорог, а устный телеграф буша передавал им сведения не хуже настоящего телеграфа, которым пользовались власти. Более того, символичность переделки сельскохозяйственного инвентаря в шлемы и кирасы не давала покоя журналистам и газетным фотографам, которые доносили эти истории до широкой публики, а узнавшие об этом писатели, художники, драматурги, кинематографисты, в свою очередь, не раз использовали эту тему. Кем бы мы ни считали Неда Келли — жестоким убийцей или выразителем социального протеста, он был порождением традиционной сельской жизни, оказавшейся на пороге современности.