Колонии приняли соответствующие меры, и в 1855 г. британский парламент принял конституции Нового Южного Уэльса, Тасмании и Виктории. Южная Австралия получила свою конституцию в 1856 г., а в 1859-м Квинсленд был отделен от Нового Южного Уэльса и наделен теми же правами. С тех пор колонии осуществляли самоуправление в соответствии с британской Конституцией: губернаторы стали местными конституционными монархами, официальными главами государств, действовавшими на основе рекомендаций министров, которые, в свою очередь, были членами представительных парламентов, подотчетными им. Однако имперское правительство сохранило в своих руках значительные полномочия. Оно продолжало осуществлять контроль над внешними связями. Правительство назначало губернатора и давало ему директивы. Любой колониальный закон мог быть отклонен в Лондоне, а губернаторы должны были передавать на рассмотрение министерства по делам колоний любые меры, затрагивавшие интересы империи, например в области торговли или судоходства, или угрожавшие имперскому единообразию, в частности в вопросах брака и развода.
Эти ограничения не так волновали колонистов, как состав местных парламентов. Следуя британской модели палат общин и лордов, они должны были состоять из двух палат — ассамблеи и совета. Ассамблея должна стать народной палатой, избираемой на основе широких избирательных прав мужчин. В Южной Австралии с самого начала было принято положение о том, что все мужчины имеют право голоса на выборах в ассамблею; другие колонии последовали ее примеру в течение следующих нескольких лет. Совет должен был стать палатой контроля и оплотом борьбы против чрезмерной демократии. Но каким образом? Те, кто опасался неограниченной власти большинства, предпочитали создание колониальной аристократии — прием, обсуждавшийся до этого в Канаде и теперь предложенный для Нового Южного Уэльса престарелым Уильямом Уэнтуортом при поддержке одного из сыновей Джона Макартура, но высмеиваемый пламенным молодым радикалом Дэниелем Дениби. Поскольку Австралия не могла стремиться к «жалкой и изнеженной надменности обветшалых вельмож континентальной Европы», Дениби, этот «мальчик-оратор», предполагал, что «при удивительной противоречивости, существовавшей в Антиподах (То есть в Австралии и Новой Зеландии)» логичнее было отдать предпочтение «баньипской аристократии», а «баньип» — это мифическое чудовище, обитавшее в болотах и лагунах Австралии. Что касается самого сына Джона Макартура, то Дениби замечал, что он, безусловно, должен стать графом, а на гербе у него будет изображен бочонок рома на зеленом поле.
Не без влияния насмехательства Дениби предложение было отклонено. Новый Южный Уэльс и Квинсленд предпочли верхнюю палату, члены которой назначались губернатором на пожизненный срок. Поскольку губернатор действовал на основе консультаций со своими министрами, этот вариант оказался менее прочным консервативным тормозом, чем вариант, выбранный в Южной Австралии, Тасмании и Виктории, где верхняя палата избиралась на основе права голоса, определяемого высоким имущественным цензом, при этом, чтобы баллотироваться в ее члены, данный ценз был еще выше. Поскольку совет был вынужден соглашаться с любыми изменениями в своем непредставительном составе, он оказался неприступной крепостью для воли народа. Более того, поскольку конституции предоставляли советам почти равные права с ассамблеей в плане законотворчества (в отличие от Вестминстера, где соотношение между обеими палатами парламента не было кодифицировано и на практике склонялось в пользу представительной ветви законодательной власти), состоятельные люди имели возможность наложить вето на любую популярную меру, если она угрожала их интересам.
Нередко возникавшие тупики в законодательном процессе приводили к периодическим, но серьезным конституционным кризисам, особенно в Виктории, где прогрессивные либералы организовали широкую поддержку реформ в 1860-х годах и затем в конце 1870-х. Настойчивое требование министерства по делам колоний, согласно которому губернатор сохранял строгий нейтралитет в первом из этих столкновений, искажало смысл самоуправления до предела. Джордж Хигинботам — несгибаемый поборник колониального либерализма — утверждал, что полтора миллиона англичан, населяющих эти колонии, которые последние 15 лет считали, что пользуются самоуправлением, на самом деле все это время находились под управлением одного человека по имени Роджерс, неизменно стоявшего во главе министерства по делам колоний. Поскольку маленькие люди опасались последствий непреклонности Хигинботама, его попытки положить «скорый и окончательный конец незаконному вмешательству имперского правительства во внутренние дела этой колонии» успеха не имели.