Усиление роли колониального государства имело дальнейшие последствия. Когда колонии сами стали заниматься собственными делами, между ними возникла конкуренция за иммиграцию и инвестиции. Отделение Квинсленда от Нового Южного Уэльса в 1859 г., за которым последовало уточнение границ в 1861 г. и передача Южной Австралии административных функций в отношении Северной территории в 1863 г., завершило раздел континента. За исключением выделения в 1911 г. Австралийской столичной территории, это деление сохраняется по сей день. Передача властных полномочий способствовала серьезным различиям в государственной политике (символом которых стала разная ширина колеи железных дорог) и подчеркивала региональные различия в экономике и демографии при очевидной общности конституционного, правового и административного наследия.
Тем не менее самоуправление также создавало высокоцентрализованное государственное устройство. Прежде колонии следовали английской практике назначения местных магистратов для ведения судопроизводства, надзора за полицией, выдачи лицензий владельцам пабов, контроля за общественными работами и в целом выполнения функции глаз и ушей администрации. Местные школьные комитеты отвечали за образование. Теперь эти функции передавались централизованным органам и финансировались непосредственно за счет доходов колоний, а не местных налогов. Местная инициатива ослабевала. Хотя городские и сельские органы власти создавались на выборной основе, они были статутными креатурами колониальной законодательной власти, так что местное самоуправление оставалось недоразвитой структурой с остаточными функциями. Полицейский участок, суд, почта и школа — все это были органы бюрократической иерархии, контролируемые из столицы посредством регламентирования и инспекций, почты и телеграфа, в профессиональной структуре, обеспечивавшей единообразие.
Проблемой, преобладавшей в первых колониальных парламентах и энергичной колониальной политике, была кампания за разблокирование земель. Бывшие чартисты, стекавшиеся на золотые прииски, принесли с собой жажду свободы и независимости сельскохозяйственных мелких собственников, так же как ирландские арендаторы, американцы, одержимые идеями джефферсоновской демократии, и другие европейцы с их памятью о сельских общинах, уничтоженных землевладельцами-коммерсантами. Переселенцы обнаруживали, что плодородная юго-восточная оконечность Австралии была занята несколькими тысячами овцеводов, которые тем временем закрепляли свои привилегии в непредставительных верхних палатах колониальных парламентов. Кампания за получение доступа к земле была поэтому одновременно и кампанией за демократизацию конституций.
В 1857 г. в Мельбурне собрался Земельный съезд под знаменем, на котором на Южном Кресте был начертан лозунг
Если земельная кампания служила, таким образом, источником разногласий и средством противостояния неравенству, порождаемому богатством и властью, то побуждением к ней была мечта о гармонии аграрных отношений.