Император расценил это как подлое предательство. Не могло и речи идти о выкупе, если такой вопрос действительно поднимался. Измена Франциска шокировала Карла и глубоко возмутила его: коронованным особам просто непозволительно поступать так постыдно. Император планировал ехать в Италию, чтобы его короновал папа, но теперь эту поездку пришлось отложить на неопределенное время. «Он в унынии, – докладывал английский посланник, – и в одиночестве погружается в размышления иногда на три-четыре часа кряду. Ничто не радует и не утешает его». Перед французским послом Карл не скрывал своего гнева:
Я не освобожу их [двух принцев] за деньги. Я отказался от денег за отца, тем более не возьму выкуп за сыновей. Согласен отдать их на условиях приемлемого договора, но не за деньги, к тому же я больше никогда не поверю обещанию короля, потому что он обманул меня, а это недостойно благородного принца. А если он заявляет, что не в состоянии выполнить некоторые условия из-за недовольства его подданных, пусть сделает то, что в его силах, скажем, если он не может выполнить свое обещание полностью, пусть вернется сюда в тюрьму.
Франциск по-прежнему чувствовал себя в опасности. Карл и его брат Фердинанд, похоже, решили взять под контроль всю Европу; Франция уже оказалась в окружении потенциально враждебных территорий. Лучший способ не подвергнуться завоеванию – найти нового союзника на востоке, а это мог быть только оттоманский султан. Конечно, идея дикая, невообразимая в те времена, но регентша сама пришла к ней раньше своего сына: первая французская дипломатическая миссия отправилась к Сулейману Великолепному в начале 1525 г., сразу после битвы при Павии, то есть до возращения короля из плена.
Но как будет воспринято известие о таком альянсе? Для остальной христианской Европы султан был Антихристом, представителем дьявола на земле; с ним не вступают в союзы, на него идут Крестовыми походами. Разве Франциск не носит папский титул «самого христианского короля»? Как тогда он может обдумывать сделки с воплощением зла? Но, как однажды заметил Томас Кромвель, никакие христианские угрызения совести не помешают королю Франции привести турок и самого дьявола в сердце христианского мира, если это поможет ему вернуть Милан. Да и сам Франциск с готовностью соглашался даже на большее: «Не могу отрицать своего страстного желания, чтобы турок был в силе и готовности воевать. Однако не для себя, потому что он нехристь, а мы христиане, но чтобы подорвать мощь императора, заставить его нести большие расходы и поддержать все остальные правительства в борьбе против такого сильного врага».
Тем не менее он оказался в очень сложной ситуации, требовавшей осторожного и продуманного поведения. С одной стороны, ему было нужно обеспечить уверенность Европы в его приверженности делу христианства, а с другой – следовало постоянно убеждать султана, что заявления, которые он вынужденно делает время от времени, на самом деле не имеют реального значения. Франциск также осознавал, что он нуждается в султане больше, чем султан в нем: без помощи Сулеймана Великолепного как он мог надеяться удержаться против огромной мощи империи, которая давила и с востока, и с запада? А каким еще образом ему добиваться исполнения давней мечты Валуа править Италией?
Мир между Францией и Священной Римской империей, когда он наконец наступил, явился результатом переговоров матери Франциска Луизы Савойской с ее невесткой (и теткой императора) Маргаритой Австрийской, которые начались зимой 1528/29 г. Дамы встретились в Камбре 5 июля 1529 г. Окончательный вариант договора был подписан на первой неделе августа. «Дамский мир», как стали называть этот договор, представлял собой неожиданно обширный и запутанный документ, но он фактически подтвердил владычество империи в Италии. Франциск отказался от претензий на Милан, Геную и Неаполь, за которые он и его предшественники так яростно сражались почти сорок лет; Карл все же освободил сыновей короля за выкуп (правда, потребовал не менее миллиона дукатов) и обещал не требовать Бургундию, Прованс и Лангедок. Для Франциска и его союзников по Коньякской лиге это было печальное и позорное соглашение. Однако в Италии воцарился мир, и долгая мучительная глава ее истории, которая не принесла ничего, кроме разорения и смертей, наконец завершилась.