После того как об изоляции Японии во внешней политике было сказано во всеуслышание, военные задумались об экономических проблемах страны в свете возможной войны на суше с СССР и на море с Соединенными Штатами Америки. В вопросах масштабного экономического планирования оба кабинета, стоявшие у власти после падения в феврале 1936 года Окады, – кабинет Хироты Коки (март 1936 – январь 1937 года) и кабинет генерала Хаяси Сэнюро (февраль – май 1937 года) – потерпели катастрофическую неудачу. При правительстве, состоящем из полководцев и бюрократов, военное министерство настаивало на новых законах для мобилизации рабочей силы и ресурсов страны. Политические партии в парламенте уступить этим требованиями отказывались. Разговоры о японской «миссии в Азии» снова стали очень громкими, и в 1936 году эта концепция была принята в качестве общегосударственной политики. И все-таки политические партии пытались устоять против напора военачальников. После того как грозные речи военного министра из кабинета Хироты как бы не были услышаны, его коллега из правительства Хаяси говорить стал поспокойнее, но политические деятели все равно не откликались, недовольные тем, что их лидеров в кабинете нет. Да, во внешней политике Японии с 1933 года доминировали военные, но даже в середине 1937-го нельзя было утверждать, что экономика страны полностью находится под их контролем. В то время страна к войне была еще не готова.
За несколько лет до 1937 года попытки государства диктовать нации во всем свою волю, имевшие ограниченный успех в экономической сфере, оказались вместе с тем весьма эффективными в подавлении личных и политических свобод. В конце 1920-х годов власть наладила систему внутреннего контроля, несмотря на организованную деятельность радикальных группировок и общий рост осведомленности о месте человека в обществе. Национальное сознание насаждалось с беспрецедентной для японской истории настойчивостью. К тому же правительствам в те времена никогда не приходилось всерьез бороться с политической оппозицией, которая могла бы объявить, что она больше заботится о благе родины, поскольку бюрократическая элита эпохи Мэйдзи в процессе реставрации монархии практически отождествила себя с высшим символом национальной идентичности – самим императором.
Тем не менее, если в 1930-х годах преемники государственных деятелей эпохи Мэйдзи по-прежнему могли утвердить власть государства во имя императора у себя на родине, решить проблемы внешней политики, прикрывшись тем же символом перед лицом иностранных националистов, особенно китайских, им уже не удавалось. Их собственная крайняя форма национализма, в некоторых смыслах хорошо послужившая им внутри страны, в качестве инструмента внешней политики была бесполезной. Однако правительство не торопилось отказываться от этого инструмента, поскольку он оправдывал изменение мирового порядка и объяснял сущность японской нации и государственности.
Кроме того, приверженность японского правительства в конце 1930-х годов идее, что страна действительно является государством императора, и успешное подавление иных мнений дополнительно усложнили решение самой большой проблемы политической жизни. Туман ультранационалистической философии отвлекал внимание от фрагментации политического руководства. Процесс модернизации поднял на вершины власти новых людей, которые претендовали на участие в политике, чтобы обеспечить бесперебойную работу важных областей государственной жизни: это были военные, руководители гигантских синдикатов и партийные деятели. В отсутствие ключевой группы людей, которые могли бы выносить непростые вердикты, как это делали
По мнению одних специалистов, критически значимой в 1930-е годы стала неспособность японских политических партий выдвинуть из своих рядов ни одного по-настоящему авторитетного для всех лидера, другие придают первостепенное значение узости взглядов военных и других политических группировок. Но в целом как во внутренней политике, так и во внешних отношениях наряду с упомянутыми аспектами свою роль сыграли фрагментация японского правительства и потеря рациональной гибкости и политического единства. Сложившаяся в 1930-х годах ситуация резко контрастировала со стилем правления эпох Мэйдзи и Тайсё, менее жестким и в то же время по-настоящему согласованным. Больше того, при этой самой фрагментации правительства возникала опасность размывания ответственности за принятые решения, чего позволить себе в обстоятельствах, сложившихся во внешней политике в 1937 году и позднее, Япония никак не могла.
17
Силовые решения