Краткая история Лондона

Совет графства Лондон не уступал. В 1958 году он выдвинулся «из города» в землевладение Олтон на краю Ричмонд-парка в Роугемптоне. Розмари Шернстедт распланировала застройку из одиннадцатиэтажных коробок на склоне над парком, сознательно взяв за образец «марсельскую жилую единицу» Ле Корбюзье. Этот проект был отчасти смягчен добавлением четырехэтажных домов с двухуровневыми квартирами: они были как бы извинением за ущерб, без стеснения наносимый сельской атмосфере парка домами-коробками. Влияние Роугемптона на государственное жилищное строительство по всей стране было огромным.

Лондонские градостроители никогда не стремились повысить плотность населения за счет высотных домов. В застройке многоквартирными домами башенного типа на одном акре (ок. 4000 кв. м) редко жило больше людей, чем на одном акре прежней террасной застройки; в самом деле, сегодня жилой район Лондона с самой высокой плотностью населения – викторианский Южный Кенсингтон. Стандартной плотностью для пригорода было 100 человек на акр, как в Олтоне. Даже в застроенных башнями землевладениях Лафборо в Брикстоне, Брэндон в Саутуорке и Пипс в Луишеме плотность населения лишь немногим превышала 200 человек на акр. В Гонконге британские колониальные чиновники той эпохи втискивали китайских рабочих по 2000 человек на акр.

Зато эти здания непременно представляли собой политическое заявление – насаждение нового стиля городской жизни в противовес тому, что всегда пользовался спросом на традиционном лондонском рынке жилья. В рекламе некоторых высотных домов пользовались «наземными» метафорами: их называли «улицами в небе» или «вертикальными улицами». Невозможность разбить садики на заднем дворе компенсировалась «общественными зонами отдыха». Арендаторы ни в каком смысле не владели своими квартирами – даже на кооперативной основе. Их ремонт зависел от «совета». Сообщество жильцов здесь не зародилось самостоятельно, обусловленное самим характером улицы, а было принудительно учреждено сверху.

Как бы окрыленный новой идеологией, лондонский Сити в 1957 году постановил продолжать застройку своего муниципального жилья, начало которой было положено на Голден-лейн. Теперь предстояло застроить все 40 акров (ок. 0,2 кв. км) округа Криплгейт, разрушенного при бомбежках, в едином грандиозном стиле. Старт проекту был дан в 1965 году; Барбикан должен был «перепрыгнуть» через улицу Лондон-уолл, которой присвоили обозначение «шоссе 11» и вдоль которой предстояло построить шесть безвкусных офисных башен. От рассказа Марриотта о коррупции, некомпетентности и скорости принятия решений (в схеме участвовал среди прочих бывший лорд-мэр) волосы дыбом встают. Новую застройку опять-таки проектировали Чемберлин, Пауэлл и Бон; они взяли за основу принципы Ле Корбюзье, стремясь обеспечить ошеломляющее визуальное единство. Окружающие улицы были принесены в жертву транспорту; вдоль них выстроились трехэтажные парковки, поддерживавшие стилобат, который, словно «улица, висящая в воздухе», служил опорой тринадцати домам-коробкам и трем 44-этажным – самым высоким в Европе – жилым башням.

Бруталистский архитектурный язык Барбикана стал первым заметным примером того, что Аберкромби и его приверженцы уготовили всему Лондону. Барбикан задумывался как первый элемент эстакады Сити, которая шла бы от собора Святого Павла на северо-восток, к Ливерпуль-стрит, и далее вокруг Сити к Тауэру. Но этот градостроительный проект потерпел фиаско. Непохоже было, что публика готова ходить по бетонным эстакадам на высоте трех этажей (впрочем, публику никто и не спрашивал). Все, что смог сделать Сити, – это вымостить края окружающих улиц булыжниками, чтобы пешеходы не могли ходить непосредственно по земле. В результате лондонцы просто перестали заходить в эту часть города, кроме, разумеется, тех, кто там жил. Даже Эшеру в момент постройки все это «великолепие, достойное Пиранези», напоминало «мрак Стикса», «где простор превращается просто в пустоту, если его не заполняют толпы народа, а хлынут ли они сюда когда-нибудь – сомнительно».

И полвека спустя места под пабы, магазины и общественные центры, предусмотренные в стилобате, остаются незанятыми; в сады уличную публику не допускают, и они пустуют, ибо жильцов здесь мало. Прочно запертый Барбикан восхищает бруталистов всего мира, но это, судя по всему, самые пустынные тридцать акров (ок. 0,1 кв. км), какие только можно найти в сердце европейского города. Каким будет дальнейшая судьба владения – вопрос. Никогда в истории новейшего урбанизма выделение такой громадной территории не сопровождалось такими упущенными возможностями ради исключительной выгоды столь немногих. Музей Лондона на краю Барбикана имел такой суровый и недоступный внешний вид, что его попечители взмолились, чтобы Сити разрешил музею переехать в другое место, и эта просьба впоследствии была удовлетворена: музею было дозволено переехать в не столь брутальные окрестности бывшего мясного рынка «Смитфилд».

Покровители в высших сферах