Мощный слой глины под Лондоном считался идеальным для туннелей глубокого заложения, которые строили с применением проходческого щита, изобретенного Брюнелем. Именно эти линии впервые получили прозвище «труба» (так лондонцы называют свое метро и сегодня); линии Метрополитен, Окружную и Кольцевую называли только «подземкой». Далее пришел черед наземной Лондонской и Юго-Западной железной дороги, долгое время завершавшейся на вокзале Ватерлоо и, таким образом, не обеспечивавшей доступа в Сити. Теперь же был прорыт туннель, прозванный Сточной Трубой, от вокзала Ватерлоо до станции «Банк»; он был открыт в 1898 году. В то же время американский консорциум взялся за куда более грандиозное предприятие – длинный туннель от Шефердс-Буш под Ноттинг-хиллом и Бейсуотером, а далее под Оксфорд-стрит до собора Святого Павла. На платформы этой линии, названной Центральной, пассажиры спускались в лифтах, а сиденья в поездах были обиты тканью, что считалось верхом комфорта и почти сенсационной роскошью. Линия стала аристократом в лондонском метро, а за фиксированный тариф ее прозвали Двухпенсовой Трубой.
Будущее столичного транспорта было под землей, но без печальной эпитафии эпохе наземных железных дорог дело не обошлось. Таким проявлением капиталистической удали стало появление в городе в 1899 году Великой Центральной железной дороги. Это было детище магната сэра Эдварда Уоткина, чья мечта (или мания) состояла в том, чтобы связать железнодорожными перевозками класса люкс север Англии и лондонскую линию Метрополитен, председателем правления которой он был. По его плану поезда должны были приезжать из Манчестера прямо на станцию «Бейкер-стрит», затем, пересекая центр Лондона, выезжать в Кент, продолжать движение к туннелю через Ла-Манш и далее следовать до Парижа. Рабочие Уоткина даже начали работы по прокладке туннеля под проливом. На деле же его железная дорога закончилась на Мэрилебон-роуд, а для постройки туннеля ему пришлось на одну зиму раскопать крикетный стадион Лорда. Мечта Уоткина имела под собой основание, но остается нереализованной по сей день.
В мае 1900 года Англо-бурская война в Южной Африке достигла своего апогея. Буры уже семь месяцев осаждали Мафекинг. За ходом осады во всех подробностях следили в Англии – в первую очередь благодаря тому, что четыре британских журналиста, застрявшие в осажденном городе, нашли способ передавать свои депеши во внешний мир. Когда в один прекрасный вечер в девять часов тридцать минут пришли новости о снятии осады, Лондон впал в исступление. Через пять минут после того, как Мэншн-хаус опубликовал новость, 20 000 человек собрались на улицах. В театре «Ковент-Гарден» крик с галерки прервал представление «Лоэнгрина» Вагнера, после чего актеры и зрители стояли и пели патриотические песни (отнюдь не Вагнера). Принц Уэльский в ложе отбивал ритм. Позднее для подобной истерии даже придумали каламбурную идиому –
17. Эдвардианский апофеоз. 1900–1914
Память о Виктории
В январе 1901 года, после смерти королевы Виктории, страну охватил спор – каким памятником почтить ее многолетнее правление. Теперь, конечно, Лондон мог строить с имперским размахом. В городе жило, работало и кормилось 6 миллионов человек; всего за сорок лет его население удвоилось. После пертурбаций 1880-х годов столица уже не страдала неуверенностью в себе и чувствовала, что может пустить пыль в глаза – хотя бы чуть-чуть. Как писал Певзнер: «По мере того как викторианский дух крохоборства слабел, стали открыто раздаваться голоса о том, что Вестминстер должен стать столицей, достойной Британской империи и сравнимой по великолепию с Парижем, Веной или Берлином». Было решено, что перестраивать следует королевский квартал Сент-Джеймс, который все еще представлял неопрятное скопище таунхаусов и площадь с видом на Сент-Джеймс-парк, созданный Нэшем в попытке устроить карманный вариант Риджентс-парка.
Победил предложенный архитектором сэром Астоном Уэббом проект аллеи (англ.