Краткая история. Монголы

Однако их численно превосходили выходцы из всех слоев общества, при Толуидах полностью принявшие яркую оживающую культуру, которую творили и развивали среди гор, рек, степей, пустынь, лесов и городов Азии художники, ремесленники, мыслители, ораторы, музыканты, торговцы и ученые, колоссы-интеллектуалы, вскормленные и воспитанные синтезом персидской, китайской, тюркской, степной, авраамических и буддийской культур.

Эта двойственность в различной степени проявлялась по всей империи Чингисидов. И в толуидских землях юаньского Китая, и в Иране под властью Хулагуидов степь отступала под напором утонченности городских жителей. В то же время в северных землях Золотой Орды и в евразийских степях господствовали традиционалисты, последователи Великой Ясы Чингисхана. Как в Иране, так и в Китае вражда редко выливалась в открытые конфликты, но напряжение определяло политику на всем пространстве империи. Ясным выражением сущности компромисса времен Газана и его брата Олджейту стали труды Рашида ад-Дина, первого в мире автора всемирной истории[229].

В государстве Хулагуидов была создана здоровая обстановка для таких замечательных эрудитов. Титаны Рашид ад-Дин, Кутб ад-Дин Ширази или еврейский философ Ибн Каммуна не были ни одиноки, ни уникальны и существовали не в вакууме. То, чего Газан не мог добиться своим телосложением – «среди всего его войска в 200 000 татар вряд ли можно сыскать кого-то ниже ростом, уродливее и более жалкого видом, чем этот государь» [31], он восполнил силой своего ума. За ним закрепилась репутация полиглота, знавшего (помимо монгольского) «арабский, персидский, индийский, кашмирский, тибетский, китайский, франкский и прочие языки»[230] и обладавшего солидными познаниями в традициях предков.

Юаньский посол и монгольский аристократ Пулад-чинсанг был интеллектуальным партнером Рашида ад-Дина, связывал его с научным миром Китая и занимался поддержанием связей между Руб-и Рашиди и академией Ханьлинь. Рашид ад-Дин унаследовал интеллектуальный авторитет Расадханы (Марагской обсерватории и университета), основанной Насиром ад-Дином Туси. Но к 1300 году государство Хулагуидов и его столица Тебриз стали признанными культурными центрами, где поэты с легкостью находили покровителей, художники и миниатюристы – мастерские, гончары – вдохновение и наставление юаньских мастеров, а архитекторы – средства на свои честолюбивые проекты.

Жуткие последствия, предвещаемые падением дома Аббаса, так и не наступили, и вместо них началась эпоха духовного обновления и распространения суфийских школ и приютов. Харизматичные лидеры вроде шейха Сефи ад-Дина Ардебили (ум. 1334) притягивали верующих и наделяли легитимностью своих могущественных покровителей, в том числе и ильханов, двор которых они часто посещали. Если появление каландаров [32] и подливало масла в огонь для выпадов суннитских соседей против Ирана, то упоминание о распространении ислама вплоть до Китая, Индийского океана и по всему Туркестану, о превращении некогда почти исключительно арабской веры в мировую религию могли бы их приглушить.

Одна из причин, по которым существование империи Чингисидов столь хорошо документировано, состоит в том, что ханы всегда были щедрыми покровителями летописцев и историков. Академия Ханьлинь в Ханбалыке, столице Хубилая, специализировалась на создании книг об истории; да и по всей империи жители любой области прекрасно понимали, что они живут в исключительное время, и стремились записывать историю по мере ее свершения[231].

«Сборник летописей» Рашида ад-Дина был начат по просьбе Газана, но именно Олджейту определил его окончательную форму всемирной истории, которая описывала народы Европы, Индии, еврейской Палестины, Туркестана, Монголии и Китая, равно как и избранные династии. Книга была написана на персидском и арабском языках и предназначалась для всеобщего доступа [33]. Газан желал сохранить память и историю монгольского народа, понимая, что Чингисиды развиваются в новых и непредсказуемых направлениях, а Олджейту хотел утвердить центральное место Чингисидов в этом новом мире.

Рашид ад-Дин имел в своем распоряжении команду исследователей и ученых, а также Пулада, открывшего ему доступ к «тайным» монгольским текстам, которые стали единственными дошедшими до нас копиями таких единичных источников. Но труд Рашида ад-Дина ценен не только этими уникальными сведениями. В качестве первого министра Газана он имел неограниченный доступ к юридическим текстам – подробным записям законов, реформ и политических речей, которые Газан оставил за девять лет своего правления, и все из них Рашид ад-Дин мог воспроизвести в своих исторических записях.