Краткий миг

— Она — неудачница. Субъективная неудачница, по её собственному ощущению. В молодости жизнь манила-манила, да ничего не дала. Не совсем ничего, но не то, что обещала. Ты, помнится, ею восхищалась, рассказывала, какая она способная, даже талантливая — не в пример тебе. Так тебе тогда казалось — я же помню твои рассказы. Романы с важными кавалерами, поездки в не доступные простым смертным места. В общем, мнилось, что она вот-вот дотронется до звёзд, как выражаются её несостоявшиеся соотечественники-итальянцы. Потом эдакая Валькирия Революции…

— Да, пожалуй, она косила под Ларису Рейснер.

— Это кто? — не понял Богдан.

— Это так, не важно, — потом сам в сети посмотришь. Это двадцатый век, — улыбнулась Прасковья, — ты его ещё не проходил. Продолжай.

— Да собственно, и продолжать-то нечего… Дальше она оказалась… тем, чем оказалась. И у неё есть потребность самой себе объяснить, почему она не на Олимпе, а всего лишь в мастерской «Архитектор Карпов», и видимо, не на первых ролях. Изображает из себя итальянку, чтобы хоть чем-то выделиться. Само по себе это неплохое место, но ей-то хотелось не просто неплохого, а необычайного. И вот к её услугам объяснение, почему необычайное не состоялось. Причём объяснение привычное, обкатанное, можно сказать — намоленное, даже ничего выдумывать не нужно: террористический режим, нет свободы слова, а за границей — ужасные люди, да и язык выучить в достаточной мере — невозможно в принципе.

Любой революционер и ненавистник режима — это неудачник. Первый — активный, второй — пассивный, — с убеждением произнёс Богдан.

— А разве не бывают удачливые революционеры и ненавистники режима? — с сомнением спросила Прасковья.

— Ни в коем случае! — Богдан отстранил ладонью такое предположение. — Революционер и ненавистник режима — это амбициозные неудачники. Они мучительно недовольны своим положением. Реализовать свои амбиции при наличном режиме — нереально, перспектив нет. Кем были бы Робеспьер или Ленин при старом режиме? Неудачливыми адвокатишками и малоизвестными публицистами. Те и другие — пятачок пучок. А хочется-то великого! Значит, нужно раздолбать режим. Раздолбать, конечно, не всякий возьмётся, это трудно и опасно, ну тогда хотя бы плаксиво ненавидеть. Это вариант Рины. Антигосударственно настроенный интеллигент — это всегда человек, который подсознательно ищет объяснения своему жизненному неуспеху. Не я плохой — начальство плохое. Ну или там страна плохая, режим. А то бы я ого-го где был. Вот у нас, чертей, этого нет. Нас учат религиозному почтению к власти. Как, кстати, полагается и христианину тоже. Поэтому всякому чёрту приходится искать причины своего неуспеха в собственных ошибках. Это гораздо конструктивнее: нет возможности улизнуть от ответственности за свою жизнь в критику режима.

— Знаешь, Чёртушка, — задумчиво произнесла Прасковья. — Мне кажется, я способна прожить с тобой до ста лет и не соскучиться. Правда-правда, с тобой никогда не скучно. Откуда ты всё это берёшь, я имею в виду твои социологические построения?

— Понятия не имею, — пожал он плечами. — Так, из окружающей среды, из чтения. Отчасти мне помогает моё невежество в истории. Легко выдумывать конструкции, когда мало знаешь фактов, — он улыбнулся всеми своими сплошными зубами, ничуть не постаревшими за прошедшие пятнадцать лет.

— Но ты мне всё-таки не объяснил, чем тебе нравится Рина.

— Ну, как чем? Я, кажется, объяснил. Независимостью. Своеобразной гордостью пролетария умственного труда. Она не клонит голову перед власть имущими. Возможно, я подсознательно испытал к ней что-то вроде пролетарской классовой солидарности.

Заметь, она не клонит голову и перед клиентом. Это выглядит совершенно потрясающе, ты как-то не оценила. Попробуй представить итальянского архитектора, который заявляет клиенту: «Вздор и пропаганда». Это не представимо! Да не только итальянского — любого. Для американского исполнителя клиент — свят. Всю силу НЛП профессионал бросает на охмурение клиента. Да вот хоть меня возьми: я бы ни за что не решился возражать клиенту. С клиентом я «чего изволите?» и «будет исполнено».

— Ну, знаешь, для Рины мы с тобой не обычные клиенты, — заметила Прасковья.

— Даже очень необычные, — согласился Богдан. — Нормальный клиент после нашей беседы с Риной позвонил бы её хозяину и сказал, чтобы её убрали немедленно. Да и то, если б этот клиент оказался настолько широко мыслящим, чтобы не отказаться вообще от услуг этого самого архитектора Карпова. Вот за такую смелость (она же крайняя непрофессиональнось) мне и понравилась Рина. Впрочем, не до такой степени, чтобы с нею активно общаться и проводить время. Идейный бабушатник хорош в небольших дозах.

Некоторое время шли молча по пешеходному переулку. Богдан с грустной улыбкой поглядывал на с парочку, что целовалась с особенным энтузиазмом.

— Параська, — вдруг назвал он её этим редким именем, — как хочется быть молодым и целовать тебя посреди улицы!

— Так за чем дело стало? — рассмеялась Прасковья. — Хочется — так поцелуй.