Краткий миг

— Мне хочется лишь вспомнить слова Господа нашего Иисуса Христа, — произнёс он своим властно-вкрадчивым пасторским голосом: «Истинно говорю вам: где ни будет проповедано Евангелие сие в целом мире, сказано будет в память её и о том, что́ она сделала». Вечная память!

Вылезла и директриса родительской школы Клавдия Ивановна Каблукова, мало изменившаяся. Она называла Прасковью своей любимой ученицей, хотя в их классе никогда не преподавала. Была она в своём репертуаре, процитировала Маяковского: «От трудов, от каторг и от пуль, и никто почти — от долгих лет» — и обещала создать в школе мемориальный музей Прасковьи Петровой. И ведь создаст!

Промелькнула зарёванная и хлюпающая тётя Зина в растерзанной и неопрятной длинной чёрной юбке в крапинку. Такого с ней отродясь не случалось: тётка всегда была образцом чистоты и аккуратности. Прасковья сообразила: Зина где-то наступила на подол и разорвала его, не заметив, и теперь за ней волочится кусок грязной материи. Распорядитель почтительно, но твёрдо отвёл её под навес, отведённый для родственников.

Ораторы, сменяя друг друга, говорили и говорили, она не запомнила, что именно: она была с Богданом, а он — с нею. Богдан почему-то не сел с родственниками, а стоял сбоку, словно прячась. Наконец она поняла, почему: место безутешного вдовца было занято — посреди родственников, как петух между курами, по-хозяйски восседал Гасан.

Речи всё длились и длились, долго распинался Прасковьин молодой зам, который называл себя её учеником, последователем и чуть не сыном родным: видать, страсть как охота занять её место. «Ну что ж, он честный, работящий парень, а это его шанс, можно сказать, звёздный час, — подумала по-матерински. — Надо же мальчику расти».

Но Богдан с Гасаном всё-таки встретились. Прасковья видела, как они вдвоём шли к парковке. Испугалась: вдруг выйдет неловкость какая-нибудь? Чуть позади Прасковья увидела Мишку. «Вот и шёл бы с Мишкой», — подумала тревожно.

А людей-то сколько… Господи, плачут. Зачем? Зачем они говорят, что её нет, ведь она есть. Только они её не видят, и она не может им ничего сказать, это ужасно неудобно, что ничего не может сказать. Ведь столько ещё надо всем сказать.

На парковке Богдана взял под руку Иван, они подошли к его машине с водителем. На самом деле — телохранителем: автомобилем-то давно рулит автомат.

— Мы довезём Вас, Богдан, — мягко сказал Иван, подталкивая его к машине.

Богдан напряжённо смотрел на него, что-то соображая.

— Вы как приехали? — тем же психотерапевтическим голосом спросил Иван.

— Я не помню, извините, — ответил Богдан, наморщив лоб. Наверное, на их взгляд, он был жалок и невменяем. Безумный высохший старик. А на самом деле, он просто был не здесь, он был с нею, потому и не понимал их вопросов. Прасковье было ужасно жалко его. Вообще всех было жалко, включая убийцу.

— Нет-нет, Иван, — вмешался подошедший Гасан. — Мы с Михаилом довезём Богдана. Мы позаботимся. — Поехали, Мишка.

— Миша, Вы знаете, куда звонить, если Богдану Борисовичу вдруг станет плохо? — по-докторски прямолинейно спросила Галина. Она была одета очень элегантно: в чёрном деловом костюме и с чёрным шифоновым шарфом на голове. А на ногах — Прасковья разглядела — те же самые, её любимые чёрные лакированные лодочки на среднем устойчивом каблуке. Снимет шарф, аккуратно свернёт, положит в сумочку, может, в пакетик засунет и поедет в свою галерею. Прасковья ясно это видела.

— Так Вы помните, Миша, куда звонить? — повторила Галка настойчиво.

— Да, знаю, конечно, — деловито ответил Мишка. — Его врачу.

— Иван, со мной всё в порядке, спасибо, — проговорил Богдан дребезжащим голосом. — Пойдём, Мишка.

69

Промелькнул молодой учёный Евгений Сидоров, которого Прасковья когда-то кормила котлетами. Он был красен и одутловат, при этом непрерывно сморкался в скомканный клетчатый платок. Оказался возле Богдана, проговорил насморочно:

— Богдан Борисович, Богдан Борисович… как же так… Прасковья Павловна…

Богдан взглянул на него брезгливо:

— Приведите себя в порядок, Женя.

Тот, словно испугавшись, засунул платок в карман и тихо повторял:

— Как же так, как же так?

Прасковья старалась держаться рядом с Богданом, ей хотелось прикоснуться к нему, но она уже поняла, что это невозможно: она была, и её не было, но, понимая это, она продолжала пытаться прислониться к нему, что на ходу было уж никак невозможно. Она напрягалась, старалась, но ничего не получалось, и ей было ужасно обидно. Но Богдан, кажется, чувствовал её старания и тревожно вертел головой, словно ища чего-то. Во взгляде его было что-то забитое, он облизывал сухие губы.

* * *

Она, никому не видимая, плыла в пространстве и никак не могла соизмерить свои движения с сопротивлением воздуха. А может, это было не сопротивление воздуха, а что-то ещё, Бог весть…То она оказывалась впереди, то отставала. Наконец кое-как приноровилась. Услышала разговор. Говорил Гасан: