Краткий миг

На следующий день после её похорон была назначена встреча с Государем. Вроде должны были прислать мини-самолётик, потом, как видно, раздумали и прислали казённый автомобиль. Бронированный, как и полагается для перевозки ценного груза. Она, невидимая, была рядом с Богданом. Когда Богдан надел пиджак, стало особенно заметно, как он похудел. Впрочем, на нём всё сидит элегантно: пиджак гляделся как стильный оверсайз. Белая рубаха, серовато-голубой галстук, серый костюм, жемчужные кудри — господи, как он чертовски красив, несмотря ни на что! В него вполне может влюбиться молодая девушка. И они могут родить новых чертят, ведь он всегда хотел чертят. Она когда-то спросила, сколько он хочет, и он ответил: четыре. И добавил: «По мне — сколько Бог пошлёт, но для тебя это будет утомительно. Четыре кажется мне разумным компромиссом между моими чертовскими инстинктами и твоей карьерой. Четыре чертёнка — неплохо, верно?». Это было бесконечно давно, в их общей молодости. А ведь теперь молодая девушка вполне могла бы родить ему хотя бы одного, недостающего до четырёх. Прасковья, понимая, что ни девушки, ни новых чертят никогда не будет, всё равно чувствовала что-то вроде ревности, и это было, странное дело, приятно, ведь ревность связывала её с жизнью, с которой так не хотелось расставаться.

— Мишка-а-а! — услыхала она голос Богдана. — У нас нет портфеля?

— Какого портфеля? — удивлённо отозвался Мишка.

— Ну, обычного классического портфеля для документов, приличного желательно. У меня кроме рюкзака ничего нет, а всё-таки важная аудиенция. Ну ладно, сойдёт и так, — он поморщился и махнул рукой.

— Папа, ты же не мелкий клерк с портфеликом, одетый по дресс-коду, — отозвался Мишка.

— Это верно, — согласился Богдан. — Но играть в комедии жизни надо всё-таки по правилам. Ладно, возьму рюкзак.

Принят Богдан был в рабочем кабинете Государя, очень скромном и небольшом. Прасковья неоднократно тут бывала и помнила, что здесь дают к чаю вкусные крендельки, обсыпанные маком. По форме они аккурат такие, как те давние крендели, что раздавали на великом сидении двадцать лет назад. Каждый раз, бывая у Государя, собиралась посмотреть крендельки в магазине, да так и не посмотрела. Теперь уж никогда… Крендельков уж больше не поест. Эта микроскопическая мелочь была особенно обидна.

В кабинете всё по-прежнему: на столе фотография пятерых внуков на лугу с ромашками, на стене — древнерусский князь на коне; кажется, Александр Невский. Прежде была Екатерина II законодательница в храме богини Правосудия, картина Левицкого. Надо полагать, тучи сгущаются, — подумала тревожно, — раз Екатерину заменили князем на коне.

Государь вышел из-за стола навстречу Богдану, долго тряс его руку. Сели за отдельный столик.

— Богдан Борисович, — начал Государь. — Следствие о… об убийстве Прасковьи Павловны, — выговорил он твёрдо, — активно ведётся. К сожалению, непосредственный исполнитель умер от инсульта практически на месте преступления. Но мы добьёмся истины.

— Это не имеет значения, — проговорил Богдан глядя в угол. — Её ликвидировали по прямому указанию …той стороны, как у вас принято говорить, — его рот дрогнул и чуть скривился. — Избежать, спастись было практически невозможно. Мой бывший товарищ предупреждал Прасковью об этом почти три года назад. Вероятно, она докладывала Вам об этом.

— Да, она говорила, что на её деятельность обращено внимание, что она признана очень эффективной. Она действительно очень эффективна. Но чтобы до такой степени… — Государь глядел пристыжённо. — Прасковья Павловна никогда не сообщала о прямой физической угрозе ей, и наши спецслужбы не видели особой опасности.

— Видите ли, Государь, — проговорил Богдан отстранённо. — Мой товарищ посоветовал ей прекратить её работу, выйти в отставку. Прасковья не поверила ему, не захотела. Это был её выбор. Так что я не вижу, что тут расследовать. Они поступили даже благородно: дождались, пока ребёнок перестанет непосредственно нуждаться в матери.

— Это ужасно, ужасно, — повторял Государь. — Было заметно, что он, в самом деле, подавлен. Некоторое время они молчали.

— Государь, — наконец проговорил Богдан твёрдо. — Я хотел бы поставить Вас в известность о следующем. Когда мне позволили выйти на свободу и по собственному усмотрению выбирать местожительство, между нашей, скажем так, администрацией и мною было заключено джентльменское соглашение. Оно предусматривало существенное ограничение в моей работе. Я был обязан работать исключительно в коммерческом секторе, абсолютно избегая войны и политики. Я строго придерживался этого соглашения. Однако обстоятельства изменились, и не по моей вине. То, что они сделали с Прасковьей, по моему убеждению, обнуляет наше соглашение, делает его ничтожным. И теперь я, — Богдан слегка запнулся, судорожно сглотнул, но твёрдо продолжил: