Краткий миг

— Государь, у нас нет времени убеждать и мотивировать. Оптимально, чтобы нужные нам люди были в той или иной форме военными, то есть подчинялись военной дисциплине, чтобы им можно было приказать. Чтоб не надо было следовать этим слюнявым законам о труде, непрерывно отдыхать, уходить в отпуска, как это нынче принято, — проговорил Богдан брезгливо. — Потом мы должны иметь возможность привлекать те институты, исследовательские центры и прочее, которые нам нужны. И эти парни должны быть обязаны, — Богдан выделил голосом это слово, — делать то, что нам надо. Замотивируйте их всех самым древним и безотказным способом — деньгами. Во всяком случае, они должны оплачиваться очень хорошо. Как, кому и сколько — это не мой вопрос. Я не мастер мотивации, мне некогда. Мне нужны люди, готовые беспрекословно делать то, что надо. Максимум, что могу я лично — это показать пример систематической и результативной работы. Несколько руководителей направлений у меня уже есть. Безусловно, это будет дорого, но есть случаи, когда цена вопроса — любая. Это как раз тот случай.

— Согласен, — кивнул Государь. — Богдан, — обратился он к нему почему-то без отчества, — Мы всё сделаем, что нужно. Ресурсами мы Вас обеспечим. Непосредственно Вам удобнее всего будет иметь дело с генералом Никаноровым. Вы ведь знакомы и даже, кажется, общаетесь.

— Да, мы знакомы, — согласился Богдан с лёгким недовольством.

— В дальнейшем Вы познакомитесь с генералом Львовым. Со мною Вы сможете связаться в любой момент. Я со своей стороны буду держать Вашу работу постоянно в поле зрения. Ваши заметки внимательно изучу. Что касается Вашего предложения о придании военного статуса всему этому проекту — думаю, так и будет сделано. Есть у Вас, Богдан Борисович, ещё какие-то пожелания?

— Алексей Николаевич! — проговорил Богдан смущённо. — У меня сын, совсем ещё маленький. Если что со мной… — позаботьтесь, пожалуйста, о нём. У него есть родственники, но знаете, как говорится: у семи нянек… В общем, когда… — он поморщился.

— Погодите… — удивился Государь. — Речь о сыне Прасковьи Павловны?

— Ну да, — кивнул Богдан, — это наш с Прасковьей сын.

— Богдан Борисович! Какой может быть разговор? Очевидно, мы позаботимся, — проговорил Государь, как показалось Прасковье, с облегчением. «Не иначе, ему примерещилось, что речь о каком-то богдановом побочном сыне», — подумала Прасковья с усмешкой.

— Не мы, Государь, хотел я сказать, а Вы, — проговорил Богдан твёрдо. — Тогда я буду спокоен.

— Даю Вам слово офицера, — проговорил Государь серьёзно.

— Благодарю, — наклонил голову Богдан.

— Но прежде мы сделаем всё для Вашей безопасности, — пообещал Государь.

— Хорошо, — чуть улыбнулся Богдан, как улыбаются взрослые на детские глупости.

* * *

Совсем избежать поминок всё же не удалось: оказывается, положено собираться ещё и на девять дней, а потом ещё и на сорок. В церкви был помпезный молебен, а сами поминки, слава Богу, что ограничились семейным кругом. Вечером в их дом в Соловьёвке приехала Рина, Егор с женой и тётей Зиной. Когда вошла Машка, Прасковья напряглась: неужто и теперь будет скандалить? Но нет, обошлось; даже обняла Богдана и Мишку по-родственному. Тётя Зина привезла заранее заготовленные блины. Тёти-Зинины блины — это верх совершенства: тончайшие, словно бумага, при этом здоровенные: заворачивай в них что хочешь, и тающие во рту. Марина вытащила трёхлитровую банку красной икры и пояснила:

— Домашнего посола, без консервантов, вчера из Петропавловска.

— Как пить дать, от браконьеров, — с заботой подумала Прасковья. — Неужто не понимает, что нам надо покупать продукты и всё остальное только в официальной торговой сети? Узнают — затрубят: в доме Прасковьи Петровой жрут браконьерскую икру. И вообще всё это недопустимо. Маринка — дура, но Егор-то должен соображать! Сказать ему прямо сегодня, пока из-за ерунды не вышло недоразумения. И тут же вспомнила: она же умерла и ничего не может сказать. И её нет. Есть только её бестелесная душа — энергоинформационная сущность, как назвал это Мишка. Слава Богу, что она может быть с Богданом. Она пристроилась к нему, обняла за шею. Он определённо что-то почувствовал, его худая, напряжённая спина и шея расслабились.

— Богдан, скажи что-нибудь, — обратился к нему Егор.

Богдан не ответил, только отрицательно помотал головой. Она поняла: он не хочет отвлекаться от общения с ней.

Тогда Егор начал говорить солидным тоном главы семейства общепринятые условные пошлости. Маринка кивала, скорбно поджав губы.

Потом все, кроме Богдана, со здоровым аппетитом принялись поглощать вкусную снедь. Она бы и сама с удовольствием завернула петропавловскую икру в тёти-Зинин блин, намазала густой желтоватой сметаной, в которой стоит ложка. Но — увы, всё это кончилось.