— Ты — чудо, Параська! — он растроганно прижал её к себе. — Для российской интеллигентки, а тем более для политика твои мысли просто потрясающие.
— Богдан, я не интеллигентка и не политик. Политики в старом смысле сейчас нет. Если под политикой понимать публичную борьбу за власть в западном стиле. Если у нас и есть политика, то в изначальном, аристотелевом смысле — искусство управления полисом. Я ведь не получила своё место в результате борьбы — я химически чистый назначенец. Так владелец бизнеса назначает руководителя фабрики, магазина или уж не знаю, чего. И все министры, которых вот-вот переименуют в думных дьяков — точно такие же. Они не политики, а просто руководители отраслей. Отчитываются они перед Государем, который тоже посажен военными. Главный у нас генерал Львов, но он себя не выпячивает и редко появляется на публике. На первом плане Государь, Ростов Алексей Николаевич. Он имеет кличку «Полковник», поскольку в момент переворота якобы произнёс историческую фразу: «Не могу не подчиниться старшему по званию: он генерал, а я только полковник» — я тебе, кажется, об этом рассказывала. Генерал Львов приказал ему занять место Президента.
— Всё-таки президента — не государя? — уточнил Богдан.
— Да, прежде он назывался Президентом, — подтвердила Прасковья. — Но потом в рамках борьбы за очищение русского языка от неоправданных заимствований его переименовали в Государя. Государь назначает министров и руководителей государственных комитетов. Их формально никто не должен утверждать, но я думаю, что утверждает, так сказать, «хунта». А может, один Львов. Партий практически нет. В западном смысле партий нет. Я сказала «практически», потому что Союз «Святая Русь» — не партия. Это рыцарский орден. Ты это предсказывал, но, думаю, не надеялся, что увидишь в этой жизни. Что касается меня, я делаю то, что мне велят.
— С какой степенью детализации велят? — спросил внимательнейшим образом слушавший Богдан.
— Хороший вопрос! — похвалила Прасковья. — С минимальной степенью детализации. Большую часть того, что мы делаем, мы придумываем сами.
— Мы — это ты? — улыбнулся Богдан.
— Да нет, конечно. У нас есть Совет, мы привлекаем специалистов-психологов, писателей, иногда художников, режиссёров. В общем, как говорил Сталин, «Мы с товарищами посоветовались и решили…».
Нам поручена работа по воспитанию российского патриота. И мы это делаем. Кстати, те давние-предавние наработки, которые я по твоему наущению сделала, целиком пошли в дело. Мы создали идеологию, то есть светскую религию. И продвигаем её по всем каналам: образование, СМИ, искусство, религия. Сотрудничаем с церквами основных религий. Стараемся, чтобы все дудели в одну дуду. Но тут у нас ещё много недоработок, нестыковок, противоречий. Но мы стараемся! Придумываем разные дискуссии, иногда намеренно вбрасываем какую-то идею, противную нашей, и обсуждаем. Это придаёт жизни некую перчинку. Этого, как я поняла, очень не хватало в Советском Союзе.
— Послушай, а расскажи побольше о люстрации. Эта самая «кака» сохранилась? Расскажи о ней побольше. Как она работала? Кто входил в комиссию?
— Богдан, как всё было устроено изнутри — я и тогда не знала, и теперь не знаю, а пересказывать тебе то, что пишут, не хочу: ты читаешь с бешеной скоростью и можешь прочитать что угодно. Когда прочитаешь — я готова прокомментировать. Могу только рассказать о внешней канве событий в те давние времена.
Меня вызвали на комиссию на пять утра. Отсюда понятно, что работала ККК круглосуточно. Сама комиссия помещалась совсем рядом с нашей тогдашней квартирой. Сидела комиссия в здании так называемого Делового Двора, построенного в 1913-м году. Это, можно сказать, первый в России бизнес центр: гостиница, офисы. В 30-е годы там находился наркомат тяжёлой промышленности, где работал, кажется, сам Серго Орджоникидзе. Потом сидели разные конторы. Во время путча их выгнали или они сами сбежали. Когда вошла, поразил общий вид здания — словно в фильме о первых днях Октябрьской революции 17-го года. Какие-то объявления, криво приклеенные скотчем к дверям и прочим поверхностям. Усталые военные. Повсюду вооружённые посты.
Я вошла в указанную мне комнату. Молодой парень-лейтенант повёл меня по коридору куда-то дальше. Там сидели за столом трое военных, один точно генерал, остальные… не помню, может быть, полковники. Главный открыл на ноутбуке, надо полагать, моё досье. Спросил, что́ я собираюсь делать. Я ответила: готова уехать в родной город, преподавать в школе, где работают родители и где училась сама, имею информацию, что меня примут. Готова работать по журналистской специальности в нашей районной газете, где меня знают. Не привязана ни к Москве, ни к руководящей позиции. При этом хочу быть полезной и открыта к любым предложениям.
22