Краткий миг

— Мне кажется, нет, не ошибаюсь. Или ошибаюсь не слишком. Потом, нам очень помог сам Запад. Своим зримым упадком и своими уродствами. Наша жизнь гораздо здоровее. И, кстати, она привлекательна для многих людей с Запада. В Россию многие переезжают жить. В первую очередь люди с русскими корнями, но не только. Потом ещё, знаешь, — продолжила Прасковья, — западным пропагандонам не выгодно особо нас критиковать. Потому что в этом случае они поневоле будут вынуждены говорить, что в России высших чиновников держат под прицелом и всячески щемят. А ведь тамошний обыватель устал от коррупции. И вот они своими руками будут лепить образ страны, где она реально минимизирована? Это опасно. Поэтому вселенского воя нет. Вернее, он есть, но умеренный и скорее ритуальный. Им не выгодно говорить, что наше не демократическое в западном смысле государство, на самом деле, очень даже народное. Все трудятся, нет ни роскоши, ни социального дна. Потом мы имеем настолько плохую репутацию, на Западе, что можем себе позволить делать что угодно: испортить её уже нельзя. В этом выгода плохой репутации. А сама конструкция нашего Союза как тебе?

— Мне бы хотелось лучше разобраться. Не только в Союзе, но и во всём жизнеустройстве. Но на первый взгляд, это, я имею в виду Союз, выглядит очень хрупко. А значит, хрупко и само жизнеустройство, потому что Союз — это его стержень, как я понимаю.

— Почему? — спросила Прасковья. — Я тоже, признаться, так думаю, но мне интересно, что скажешь ты.

— Видишь ли… — проговорил Богдан задумчиво, — в горячей, пылающей атмосфере войны, борьбы, стремления к высокой и трудной цели, в атмосфере напряжённой веры — это может работать. Но в атмосфере теплохладной, а она непременно наступает вслед за горячей фазой, такая организация может и, по-моему, непременно должна деградировать в союз карьеристов для захвата тёплых местечек. Тогда что? Разрастание роли спецслужб, всяческого контроля, полиция мысли, как бы она ни называлась. Потребуются чистки — всё более жёсткие. И дальше кто-то из членов и даже скорее руководителей вашего Союза решит: а нафиг нам всё это нужно? Хочу жить мирно, не напряжённо, в своё удовольствие. Что-то было у Маяковского… желаю сидеть у речки на травке.

— «Я желаю, очень просто, отдохнуть у этой речки», — подсказала Прасковья.

— Вот-вот, моя отличница, — подтвердил Богдан. — И отсюда созреет масштабное предательство. Предательство именно в верхах. Возможно, в спецслужбах. Те в какой-то момент подумают: с какой стати нам быть овчарками при этих разложившихся уродах? Мы тоже жить хотим. Так было, сколь я понимаю, в СССР. Как его предотвратить — предательство в верхах? Это большой вопрос. Разумеется, культивирование атмосферы борьбы, преодоления, опасности. Культивирование образа врага, перед лицом которого надо сплотиться. Это всё более-менее понятно. Но достаточно ли этого? Не знаю, не уверен. Что надо ещё? Не знаю. Но чего-то не хватает. Так мне это видится — опять-таки на первый и поверхностный взгляд. Эти люди должны быть особенными людьми. Кстати, моя отличница помнит, кто был назван «особенным человеком»?

— Конечно, — улыбнулась Прасковья. — Рахметов. «Что делать?».

— Ты потрясающая, — засмеялся Богдан. — А я собрался блеснуть тем, что прочитал это сочинение. В общем, они должны быть совершенно выдающимися людьми. Вопрос в том, сколько найдётся таких людей и долго ли они продержатся в таком состоянии. Тут нужна пламенная вера, с одной стороны, и мощная инквизиция — с другой. В сущности, это идеократическая или даже теократическая монархия. Осуществима ли она сегодня? Логическими рассуждениями тут ничего не установишь. Тут нужен широкомасштабный эксперимент. Многое зависит от исполнения, от людей… Страшно интересно. Прожить бы ещё лет десять и посмотреть, что получится, — проговорил он мечтательно.

— Почему только десять? — испугалась Прасковья. — Нам ещё ребёнка поднять надо.

— Хорошо, малыш, я буду стараться… — Богдан улыбался так, как взрослые улыбаются на детские глупости. — Просто я имел в виду, что лет через десять многое будет видно.

— Ну да. В такой формулировке принимается, — согласилась Прасковья. — Сейчас фактически каждый шаг каждого человека отслеживается, — продолжала она. — И лет через десять, лучше двадцать, накопится достаточно данных для понимания того, какие действия приводят к формирования таких граждан, которые нам нужны.

28

Между прочим, могу рассказать тебе любопытный и не вполне тривиальный факт. Уже сегодня понятно, что в набор качеств подлинного гражданина входит некий уровень нонконформизма. Он должен обладать критическим отношением к властям. Полный конформизм — это как раз признак потенциального предателя. Как и принципиальное несогласие со всем и во всём, что говорит и делает власть. Анализ больших данных это очень хорошо показывает: признак потенциального предателя — это полный конформизм, а также воинствующий нонконформизм, несогласие буквально со всем, во всём и в каждой точке. А лет через десять мы получим ещё много нетривиальных знаний.