Кратос 1

Сыворотку так и не нашли. Арестованные упоминали некоего Габриэля, который играл у них роль священника и перед каждым радением «освящал» башню. Как это происходит, не видел никто, он входил туда один. Никто из сектантов так и не смог внятно описать его внешность.

Меня преследовало видение пылающего кратора, оно становилось ярче, обрастало подробностями. Мне чудилось, что огненная воронка висит высоко в небе над Кириополем.

Я связался со Страдиным, предупредил о надвигающейся катастрофе. Он хотел конкретики, которую я не мог дать.

— Это произойдет в течение недели. Думаю, нужно вернуть от гиппертуннеля по крайней мере половину флота.

Я знал, что он вернул не больше четверти.

Меня вызывал Герман.

— Даниил Андреевич, нам нужно поговорить. Конфиденциально.

— Хорошо, приезжайте.

— Ваше Высочество, лучше, если вы приедете ко мне.

Он пригласил меня в свой загородный особняк. Относительно скромный двухэтажный дом с небольшим садом, за которым никто не ухаживает. Хозяин не тратится на садовника да и сам, видимо, бывает здесь редко. Конспиративный особняк, усмехаюсь я про себя.

Над садом плывут низкие серые тучи. Мы сидим за столиком у окна и пьем кофе, собственноручно сваренный Германом. В особняке больше ни души.

— Даниил Андреевич, я давно хотел вас попросить об одном одолжении…

— Да?

— Простите меня за то, что случилось на Тессе. У меня был приказ. Не все же могут быть рыцарями без страха и упрека.

— Могут все, но никто не хочет.

— Значит, нет мне прощения?

— Ну, почему же? — улыбнулся я. — Человек слаб.

Он кивнул.

— Благодарю. А теперь… Даниил Андреевич, этот разговор должен остаться между нами. Я могу на это надеяться?

— Да, конечно.

Мое сердце окружено серебреным энергетическим шаром с того момента, как я переступил порог.

— Ваше Высочество, на вас материал в СБК.

— Что за материал?

— О Государственной измене.

— О, Господи! Право, Страдин однообразен! И крайне нетерпелив: год подождать не может. Что он на этот раз придумал?

— Ему не надо особенно придумывать, Даня, — очень тихо проговорил Герман. — Обвинение состоит в том, что ты собираешься посадить на трон Хазаровского.

— Я не дал его убить, остальное — бред. А первое — не измена. У нас, вроде, не казнят за экономические преступления.

— По делу проходят еще несколько человек, — безжалостно продолжил Герман. — Например, некий Никита Олейников.

Я расхохотался.

— О, Боже! Олейников — заговорщик. Герман Маркович, это же курам на смех!

Герман покачал головой.

— В списках заговорщиков твой отец.

Я чуть было не сказал «я знаю».

— Угу! Собралось десяток профессоров, и составили заговор в перерывах между лекциями.

— Все очень серьезно, Даня. Император пока не дает делу хода, но сбор материала идет ускоренными темпами.

— Конечно, не дает, — сказал я. — Ждет атаки метаморфов. Даст, когда вернусь. Мавр сделал свое дело — мавр может уходить. А все-таки, что за пожар у него? Сам умру.

— Ты спутал его планы. За год еще не раз успеешь вставить палки в колеса. Ему это не надо.

Я пожал плечами.

— Понятно. Спасибо за предупреждение, Герман Маркович.

— Это не все, — он отхлебнул остывший кофе, чашечка зазвенела по блюдцу, и я понял, что у него дрожат руки. — В СБК есть люди, которые не в восторге от бизнесменов от политики. Они хотели бы видеть императором человека честного, храброго, справедливого и преданного империи, а не собственному кошельку.

— О ком вы? — спросил я.

— Ну, уж не о Хазаровском.

— И не о Страдине?

— Естественно.

— Странно, я думал, он для вас свой человек.

— Ты считаешь, что нам все равно, чью задницу лизать, лишь бы трон протирала? Мало ли, что он у нас работал…

— Моя задница обойдется, Герман Маркович, — сказал я. — Это ведь предложение, как я понял. Для меня лестно ваше мнение, но есть вещи, на которые я не могу пойти.

Я промолчал о том, что это не первое предложение.

— Он тебя уничтожит, Даня!

— Как? Скорее всего, я проведу остаток дней в приятной компании Евгения Львовича Ройтмана. Он сделает мне реморализацию, чтобы сразу в рай, без чистилища и мытарств, и перед смертью я выпишу ему персональную благодарность. В худшем случае, Страдин в очередной раз наплюет на все законы и казнит меня немедленно. Но все равно несколько лишних месяцев жизни не стоят смуты на Кратосе, Герман Маркович. Сейчас только смуты не хватало.

— Даня, я хотел бы видеть императором тебя, — сказал Герман.

Я не стал напоминать, что он совершает государственную измену.

— Извини, — улыбнулся я и развел руками.

На обратном пути я думал о том, что Герман прежде всего службист, и уже потом друг моего отца и мой подчиненный. Все это могло быть провокацией, проверкой СБК. В таком случае я выдержал экзамен.

Я сижу над биографией Федора Тракля. Три часа ночи. Последнее время мне практически не хочется спать. В небе сияют звезды. Светлой дугой, как коромысло, стоит млечный путь. А внизу, как отражение звездного неба, — огни Университета. Я открыл окна. Тихо. Тепло. Пахнет пряной опавшей листвой местной растительности.