Креативный «пятый альфа»

«Всё самое интересное находится по ту сторону страха», – сказала мама. Она в этом разбирается: вечно боится, что я простужусь, получу «двойку» или перейду дорогу без светофора. А сама летает. На цветной тряпочке, которую гордо называет «крыло».

Я сидел над английским и думал. Мама сказала, что я боюсь браться за английский. А мне лень. Это разные вещи. Так чего же я боюсь?

«Двоек» я точно не боюсь. Я к ним привык. У лицея программа такая – учить нас не бояться ошибок и поражений. Драться со старшеклассниками тоже не боюсь. Это даже интересно было бы.

Вот завуча я побаиваюсь. Но, пожалуй, лучше не буду врываться к ней в кабинет и танцевать на столе. Что-то мне подсказывает, это плохая идея.

А ещё боюсь на Свиридову смотреть. И стоять с ней рядом боюсь. У меня в животе какое-то странное чувство возникает. Хотя Свиридова не страшная, даже наоборот.

Ещё я по городу боюсь один ездить. Точнее, не боюсь, а опасаюсь, потому что этого никогда не делал. Пожалуй, с этого и начну.

Я захлопнул английский и выгреб из копилки все деньги. Может, в кино схожу, может, на Северный полюс уеду. Кто знает, куда меня занесёт.

Тут мне Егор позвонил, мой друг из прошлой школы. Мы решили бороться со страхами вместе.

Сначала сходили на самый страшный фильм года. Было немного жутковато, когда Рики шёл по тёмному коридору, а там из-за каждой двери странный смех и скрежещущие звуки слышались. Я ещё подумал, зачем он, дурак, туда полез. А потом понял: ему тоже мама сказала, что всё самое интересное по ту сторону страха находится.

Ужастика нам не хватило, и мы стали думать, что делать дальше.

– Поехали в «Диво-остров», – предложил Егорка, когда мы вышли на улицу, – там новый аттракцион поставили. Говорят, страшный.

С аттракциона мы сошли оглохшие. Аттракцион прикольный, только девчонки рядом вопили. Вопили, но потом ещё лезли кататься.

– Может, им орать нравится? – спросил я, прочищая уши после третьего раза.

– Наверное! – пожал плечами Егор, шагая по дорожке мимо бассейна с водными покатушками для малышей.

Солнце отражалось в стёклах киоска в конце дорожки. Когда мы подошли ближе, увидели, что солнце от нас скрывало картинки с разноцветным мороженым.

– А мороженое – это страшно? – спросил я с надеждой.

– Одно – нестрашно, – сказал Егор, – два – тоже. А вот пять – точно страшно.

И мы съели по пять мороженых: лимонное, шоколадное, фисташковое, банановое и со вкусом колбасы. Со вкусом колбасы оказалось невкусным – лучше бы я бутерброд съел. Мы остатки отдали собаке местной, парковой. Она попробовала и тоже есть не стала. Зато прилетела ворона и расклевала стаканчик.

Автобус подъехал к моей остановке, когда было почти девять часов вечера. Вдали поблёскивали жёлтые шарики фонарей, фары проезжающих машин освещали металлические стойки стеклянной остановки.

– Чего-то темно, – сказал Егорка, и я решил проехать ещё две остановки и проводить друга до дома.

Он живёт вроде бы в городе, но в части, похожей на дачный посёлок. Там у всех участки и дома маленькие – в один или два этажа.

Мы шли вдоль серых дощатых изгородей, заборов в сеточку, за которыми жутко шевелились кусты, и вдоль железных тёмных пластин, за которыми ничего не было видно. За одним из них залаяла собака. Я вздрогнул. Егор тоже.

Я уже устал бороться со страхом, поэтому решил на этот раз пройти мимо и не дразнить собаку. Но Егорка заскулил – он так с соседским псом разговаривает. И было, наверное, в этом скулении что-то страшно ругательное – я-то собачьего не знаю. Но собаченция – здоровенная, чёрная, лохматая – так зарычала, потом так залаяла, что мы побежали. А потом поняли, что она привязана, и вернулись. И вдвоём заскулили.

Собаченция рычала, бросалась на забор, рыла землю. А мы с Егоркой тренировались в художественном скулении. Это прикольно, особенно если не понимаешь, что именно воешь собаке. А собака понимает. И ей это не нравится.

Так не нравится, что она всё-таки дорыла яму под забором и вырвалась. Мы с Егоркой побежали – нет, помчались. Жаль, Ольги Григорьевны с секундомером рядом не было – я, наверное, мировой рекорд установил.

Очнулся я в чьём-то саду. В кустах шиповника у забора. Как забрался, не помню. Видимо, быстро, потому что клок куртки висел на заборе. И коленка болела и белела через порванные джинсы.

Прислушался: собаченции не слышно. Огляделся, нашёл калитку и вышел, как приличный человек.

Место незнакомое, но я быстро нашёлся: посёлок, где живёт Егор, маленький. Позвонил Егорке, а он уже дома. На автопилоте добежал.

И тогда я побрёл домой один. Шёл от фонаря к фонарю, вглядываясь в шебаршащие в кустах тени. Я почти не боялся. Только иногда вздрагивал, услышав собачий лай.

Дверь открыла мама. В её огромных глазах я увидел, что у меня ещё и щека расцарапана. И что я шапку потерял.

И тут я понял: самое страшное – это вот такие глаза мамы. И мне надо было срочно её успокоить, чтобы глаза стали поменьше и не такие вопросительные. И я сказал охрипшим от мороженого голосом:

– Мама, не надо за меня бояться. Всё самое интересное находится по ту сторону страха. Ты сама так сказала.