Креативы Старого Семёна

– Ну и что из этого?– поинтересовалась жена.

– Как это что?! Там так и написано - "любой гражданин". Почему же я не могу вступить?

– Ты плохо понимаешь суть партийных документов,– спокойно ответила она,– в уставе ясно сказано: может быть. А может и не быть.

Камо грядеши?

Работала у нас в отделе такая Валя, разведенка. Был у нее, в отделе же, постоянный любовник, Миша. И что-то там у них произошло, ссора – не ссора, но встречаться они перестали.

Но вот однажды в курилке подходит Миша к этой Вале:

– Поел,– говорит,– сейчас пельменей, захотелось чего-то.

Валя, хоть и дура была отчаянная, но такие моменты просекала с лёта. Спрашивает:

– А я не сгожусь?

Мишка отвечает:

– Вполне.

Валя говорит:

– Подожди только, я у завлаба отпрошусь!

Бежит в лабораторию, отпрашивается, вещи судорожно собирает. Закадычная подруга интересуется:

– Валя, ты куда?

Валя пишет что-то на бумажке и убегает. Закадычная берет бумажку, читает:

"На ...!"

Недоуменный мемуар

Дело было сто лет назад. Играл я в кандидатском турнире. Сделал ход, пошел покурить. И вижу – в мою сторону по коридору идет шахматист, которого раньше я видел только на фотографиях в «64». Молодой, но уже очень известный. Подошел, попросил огоньку. Я чиркнул спичкой, стоим, курим.

Он говорит:

– В Польше сейчас играл, турнир не очень, но место отличное, курорт. Дамочки там от бездетности лечатся. Выбирай – не хочу!

Я немного ошарашено кивнул, дескать, да, повезло тебе. Докурил и ушел. И больше я с ним не разу не встречался.

Но много еще лет, встречая его фамилию в журналах и книгах, разбирая его партии, неизменно вспоминал я эту беседу. Не то, что так уж категорически записал его в пошляки, нет. Всякое случается, любой может ляпнуть что-то не то. Да и был бы он не знаменитый шахматист, а обычный человек, так забыл бы его слова через минуту. А тут вот помню, хотя уж лет сорок прошло. А почему? Черт его знает, может кто мне объяснит?

Из истории советской шахматной периодики

В семидесятые, когда началась эмиграция, уехало, как известно, и несколько гроссмейстеров. На новом месте они продолжали играть в шахматы, но об их результатах в наших изданиях, понятно, ничего не сообщали.

И вот как-то раз один московский мастер зашел в редакцию "64" к Рошалю.

– Александр Борисович, тут у меня ученик интересную партию сыграл. Может, напечатаете?

– Давай, посмотрим. Как его фамилия?

– Шульман.

– Не пойдет. И так нас ругают, что слишком много еврейских фамилий. Но то гроссмейстеры, это еще туда-сюда, а тут даже не мастер. Нет, не пойдет.

– А вы допустите опечатку. Пусть он будет Шульмин. Партия-то хорошая.

– Поостри в другом месте,– отрезал Рошаль. – Закрыт вопрос. Ладно, слушай, тут я в Chess Life прочел, представляешь, Лейн и Шамкович поделили первое место в открытом чемпионате Америки.

– Так напишите об этом в журнале,– предложил мастер серьезным тоном.

– Ты что, совсем .....,– покрутил Рошаль пальцем у виска.

– Нет, ну почему, если придумать хороший заголовок... Вот, например: "Советские гроссмейстеры – чемпионы США". Звучит же.

Рошаль был настолько ошарашен, что послал собеседника только через несколько секунд.

***

Вспомнил один случай, который произвел большое впечатление на моего приятеля. Он неизменно рассказывал эту историю, когда мы с ним садились выпивать.

"Иду я после работы по улице, прохожу газетный киоск. Киоскерша сидит, пожилая такая женщина.

– Дайте, пожалуйста, "Вечорку",– говорю.

Она от возмущения аж из окошка своего высунулась:

– Допился! Ты что, не знаешь, что по понедельникам "Вечерка не выходит?!?

И я ушел, ни слова ей не сказав. Да и что тут скажешь".

Весело и грустно

Из всех радостей прежней жизни у Анатолия Петровича осталась только водка. И то – раз в неделю, грамм сто пятьдесят максимум. Здоровье, что поделаешь, семьдесят один год – не шутка. Ну еще, правда, Анатолий Петрович покуривал, но совсем чуть-чуть.

Выпивать он садился на кухне. Варил картошку, селедку разделывал, заправлял маслом и лучком. Хлеб он любил черный, бородинский. Когда все было готово, клал перед собой пачку «Беломора», доставал из холодильника запотевшую бутылку и включал старенький черно-белый «Электрон». Можно было начинать.

Анатолий Петрович выпил первую рюмку, закусил. По телевизору шли какие-то театральные посиделки. Знаменитый актер рассказал, как однажды его коллега вышел играть после стакана и что-то там начудил. В антракте директор театра стал ему выговаривать:

– Ответственный спектакль, а вы пьяны!

– Я пьян?!? Я взволнован революционной темой!