Креативы Старого Семёна

Ну и напоследок. Читатель, дочитавший до этого места, может спросить у автора: "А вы-то что делали на том чемпионате?" Отвечаю. Я выполнял роль, вполне соответствовавшую моему шахматному таланту, – работал демонстратором.

Проблема с Google, или лучше Зощенко

Тут на днях в троллейбусе разговорился с пассажиром, мужчиной лет шестидесяти. Веселый такой, общительный, все убеждал:

– Поезжайте отдыхать в Хорватию, там замечательно! Воздух, море! Что вы в Москве всё киснете.

Ну а потом его остановка, он пошел к выходу, я сижу. Троллейбус остановился, и он, уже в дверях, представился:

– Петр Ершов, великий русский писатель. Пишу как Зощенко, только лучше. А меня за это с работы выгнали.

И с этими словами он вышел из троллейбуса. А я приехал домой, включил компьютер, и в нетерпении задал в поисковике строку: "писатель Петр Ершов".

И вот же незадача (или облом, как сейчас говорят) – оказывается, автора "Конька-Горбунка" тоже звали Петром. И он совершенно забил в Гугле всех остальных Петров Ершовых.

И как же мне теперь прочесть своего нового знакомца? Или лучше Зощенко?

***

У одной моей знакомой отец служил в личной охране Ельцина. Папа с дочкой часто коротали вечера в разговорах за бутылкой. Говорили о разном. Тема первого президента России тоже обсуждалась:

– Да кого ты охраняешь! Пьяницу!– упрекала дочь отца.

– В рот не берет! В рот не берет!– убежденно отвечал он.

И только когда его с этой службы уволили, стал потихоньку колоться: да, дескать, бывало, но иногда. Иногда!

Но дочка почему-то опять ему не верила.

Утерянное искусство

А один раз меня даже приняли за главнокомандующего: солдаты выскочили из гауптвахты и сделали ружьем.

Гоголь, "Ревизор"

Давно известно, и не мною замечено, что советский человек всегда и безошибочно отличал в уличной толпе иностранца от соотечественника. Причем, что интересно, как и почему это получалось, он и сам не мог объяснить.

Иностранцы в более-менее, если можно так сказать, промышленных масштабах появились на наших улицах с 1957 года, с фестиваля молодежи и студентов. Сначала-то все было просто и ясно: одет не по-нашему – иностранец. Но время шло, советские люди стали покупать – пусть у спекулянтов, втридорога – дубленки, джинсы, кроссовки и прочее. Но все равно, загадочное это искусство отличать нашего от не нашего сохранялось в полной мере. Пытались, пытались раскрыть эту тайну лучшие умы, разные версии выдвигались, от самых приземленных (дескать, побриты и пострижены, да и кожа гладкая) до уж совсем романтических, чтобы не сказать антисоветских (в глазах у них, мол, чувство свободы, а в выражении лица, страшно сказать, нонконформизм), да все мимо. Потому что не разум тут срабатывал, а чутьё, инстинкт. Мгновенно, за доли секунды поступал в мозг тревожный сигнал: «Иностранец! Будь настороже!»

Настали новые времена, жизнь переменилась, и таинственное умение это не то, что совсем исчезло, но как-то скукожилось, потускнело, дает сбои. Вот сегодня, например, так вообще произошел дикий случай. За иностранца чуть не приняли, смешно сказать, меня. Было это так.

Иду я по улице. И одет-то обычно, по сезону: брюки светлые, футболка темная. На ногах кроссовки. На носу темные очки. Иду, курю. И тут из припаркованной машины вылезает мужик. В руке незажженная сигарета. И показывает мне жестами: дескать, дай прикурить. Достаю зажигалку, протягиваю ему. Он прикуривает, говорит:

– Спасибо!

Я молча прячу зажигалку в карман. Он внимательно на меня смотрит и как-то неуверенно продолжает:

– Сенкью.

Подумал еще чуток, и добавил с сомнением:

– Вери мач!

Тут уж я не выдержал, ухмыльнулся. И он с облегчением закончил:

– Извини, братан, обознался.

***

Помню, разговорился я как-то с одним футболистом, в свое время довольно известным. И он сказал:

– Как же меня раздражают болельщики! Вот игрок с 10 метров ударил далеко мимо ворот. И с трибун тут же: "Мазила! Меньше водки жрать надо!" А спроси их, откуда игрок бежал в штрафную, с какой скоростью, пришлось ли ему развернуться для удара, как подлетел к нему мяч... да тысячу тонкостей надо понимать, чтобы сообразить почему он промазал! И вообще, я считаю так: по-настоящему понять, что происходит на поле может только тот, кто сам играл на таком уровне.

Вспоминаю я это каждый раз, когда любители обсуждают игру того или иного гроссмейстера. Да что мы в этом понимаем! Вот я, например, был довольно приличным кандидатом, бывало, и у мастеров выигрывал. И вот смотрю я, скажем, как Крамник ходов тридцать играет мертвоничейный эндшпиль. Зачем он это делает? На зевок надеется? А потом партия заканчивается – да, ничьей. И Крамник начинает на пресс-конференции объяснять этот самый, якобы мертвоничейный. И каждое его слово звучит для меня откровением. Потому что в понимании шахмат, в знаниях, в искусстве рассчета вариантов, да во всем между нами не то что громадная разница - пропасть!