И вот она, значит, разложила этот костюм на своем письменном столе, женщины сбежались – посмотреть, оценить. А за соседним столом работала наш отдельский парторг, Вера Максимовна, женщина солидная. Которая, сидя спиной к этому сборищу, тем не менее умудрялась покачиванием головы показывать, как это нехорошо, когда рабочее время тратится на обсуждение тряпок. А тут еще этой счастливой Лере кто-то говорит:
— Лер, ну костюм-то хороший, но вот только цвет…
А та отвечает:
— Ой, девочки, да там все цвета были! А потом пришли эти, из парткома, и все лучшие цвета себе забрали!
И тут Вера Максимовна не выдержала, повернулась к девицам, и отчеканила:
— Лера! Из профкома! Из профкома, Лера!
Плата за любовь
В нашем классе училась одна девочка. Фамилия ее была Скавронская. Круглая отличница, при этом натуральная блондинка, очень красивая. Наверное, с дворянскими корнями.
После восьмого класса я перешел в другую школу, и больше ее никогда не видел. Но слышал, что она сразу после школы вышла замуж за одноклассника, Сашку Медникова. А потом Сашка стал сильно пить, и они развелись.
Вот его, уже спившегося, я иногда потом встречал – на улице, в магазине, в аптеке. И каждый раз он ко мне подходил, и просил денег – копеек десять-двадцать.
— Здорово, Семен, Скавронскую помнишь? – говорил он мне, - Мы женаты были, а потом разошлись, слышал? Знаешь, как я ее любил! И сейчас люблю. Дай пятнадцать копеек, не хватает!
Ну что делать, давал я ему мелочь. Такая любовь!
Но однажды он меня удивил.
— Знаешь, как я Скавронскую любил! Да ты ведь тоже ее любил, я знаю. Знаю, знаю, не отнекивайся! Дай рубль!
Танец ниже живота
Лев Толстой однажды сказал, что ничего не может быть прекраснее лошади на полном скаку и танцующей женщины. Лошадей на полном скаку я видел разве что в кино, ну и на ипподроме, но там они были далеко. Танцующих женщин приходилось наблюдать и ближе. В кафе, на танцплощадке, просто на вечеринках. В балете, в конце концов. Я ведь даже саму Плисецкую видел в «Коньке-Горбунке», в Большом театре. Но сильнее всех запомнился совсем другой танец. И не в Большом, а, опять же, совсем в другом месте.
Это было в Прибалтике, лет тридцать тому назад. Мы с приятелями зашли в ресторан. Он был почти пуст, только у стойки, спиной к нам, сидела на высоком барном табурете полная девица. Она пила коктейль и, не замечая ничего и никого вокруг, пританцовывала под музыку. Собственно, танцевал только один ее не умещавшийся на круглом сиденье зад. Это было очень смешно. Но, как ни странно, и очень красиво. И вот этот танец помню до сих пор.
Обмылки
В старые времена люди писали друг другу письма. Чтобы сообщить новости, поздравить с чем-то или, наоборот, посочувствовать. О чем-то попросить. Да и просто рассказать близкому человеку о своей жизни. Как это было, мы можем понять, читая письма классиков. Мне, например, доставляет огромное удовольствие читать и перечитывать письма Пушкина. Или Чехова. Это не только большая литература, но и большая жизнь.
Потом, уже на моей памяти, переписка между людьми, как массовое явление, ушла в прошлое. Остались только жалобы в инстанции да поздравительные открытки. А вместо писем – телефон. Так было быстрее и проще. Нет, конечно, и писали. Солдаты из армии, заключенные из лагерей. Но в общем и целом жанр умирал.
Но вот сейчас люди снова пишут друг другу. Только не по простой почте, а электронной, по «мылу». И это замечательно! Может быть, лет через сто, наши правнуки будут вспоминать о нас, перечитывая эти письма. И какой-нибудь писатель напишет роман «Обмылки моей бабушки» - новую «Манон Леско». И прославится.
На вахте
В старые времена на проходных во всех учреждениях дежурили вахтеры. В одинаковой, черной, кажется, форме. Помню шинели, фуражки. Обязанности их были нехитрые – посмотреть предъявляемый пропуск, сверить фотографию с оригиналом и пропустить человека на работу или с работы. Ну и ночью следить, чтобы никто не залез. Кому они подчинялись: руководству ли учреждения, или была у них собственная, единая служба – уж и не припомню. Помню другое: платили им очень мало, и работали там, в основном, пенсионеры или инвалиды. Много было среди них людей странных. Некоторые диалоги с ними запомнились.
Приятеля моего на проходной остановил вахтер и говорит:
— Молодой человек, мне ваша бородка очень нравится! Вы за ней ухаживаете лучше всех у нас в институте, прямо как Феликс Эдмундович Дзержинский!
Пожилая вахтерша долго и внимательно изучала мой пропуск и, возвращая его мне, с тяжким вздохом сказала:
— Ну что же, государство у нас многонациональное. Поэтому ничего не имею против. Проходите!
— Водку несешь? – спросил вахтер.
— Нет, – честно ответил я, глядя ему в глаза.
— А жаль, - мечтательно сказал он, - нес бы - отобрал!